Русь юродская. История русского юродства в лицах и сценах

В этом коротком ответе простоватого работника сказано об Иване Яковлевиче больше, чем в ином пространном жизнеописании. Собственно, Мирон неосознанно акцентирует внимание на главных приметах, выдающих истинного безумного Христа ради: «ни днем ни ночью покоя нет» – значит, он находился постоянно в каких-то заботах, сам не зная отдыха и ближним не позволяя расслабиться; «шум, стук» – юродивый выполнял довольно тяжелую, изнурительную и абсолютно бесполезную физическую работу, чего имитатор будет стараться избегать, а уж тем более не станет изнурять себя понапрасну без свидетелей; «посетители лезут» – поддельное юродство обычно не имеет постоянных поклонников, этот бизнес зиждется на непрерывной ротации всяких искателей чудес и просто любопытных празднователей, у Ивана же Яковлевича большинство почитателей были постоянными визитерами, убедившимися в неподдельном подвижничестве юродивого и в исполнении его пророчеств; наконец, упомянутые Мироном ночные бдения Корейши напоминают подобные же подвиги Василия Блаженного, Ксении Петербургской, Наталии Дивеевской и других несомненно подлинных юродивых.

Иван Яковлевич часто просил своих гостей потолочь стекло. Посетители относились к этому послушанию по-разному: кто-то с удовольствием принимался за дело, а кто-то и жалел тут же, что появился у этого больного – думал сходить развлечься, а приходится исполнять черную физическую работу, будто фабричному какому…

Но это было еще не самым тяжким испытанием для любопытствующих визитеров. Куда хуже им приходилось, когда Иван Яковлевич предлагал кому-нибудь из них разделить с ним трапезу. Нужно знать, что ел юродивый!

Вообще его стол мог бы соперничать хоть с губернаторовым, хоть с архиерейским. Дело в том, что поклонники просто-таки заваливали Ивана Яковлевича всякими съестными дивностями, вроде цареградских дынь, яблок мушкатных, апельсинов, ананасов, не говоря уже об обычных русских яствах – ветчина, осетрина, семга, икра… Но всего этого Иван Яковлевич в чистом виде никогда не ел сам и гостям не предлагал. Вот что он делал.

Санитар ему приносил на обед обычно щи и кашу. И вот тут-то начиналось натуральное священнодействие: будто демонстрируя собравшимся свое кулинарное мастерство, Иван Яковлевич брал тарелку со щами, вываливал туда кашу, затем выдавливал лимон, приправлял дольками ананаса и подпускал семушки или балычку. Все это он тщательно перемешивал руками и на глазах у изумленной публики принимался есть. Всякий из присутствующих в это время, наверное, молил Бога, чтобы юродивый не предложил ему присоединиться к его трапезе. Но не тут-то было! Иван Яковлевич зорко следил за собравшимися: кто и как оценивает его поведение? И если он видел у кого-то очевидно испуганное или брезгливое выражение лица, юродивый именно этому человеку и предлагал откушать с ним, чем Бог послал. Он прямо рукой зачерпывал из тарелки жуткой на вид снеди и протягивал какому-нибудь франтоватому господину, или избалованному баричу, или холеной купчихе. Чаще всего от этих даров все под разными предлогами отказывались. Но некоторым гостям он давал чего-нибудь вполне добросъедобное – апельсин, дольку ананаса, кусочек осетрины. Понятное дело, на многих этот спектакль производил весьма неблагоприятное впечатление: некоторые уходили от Корейши с чувством, будто они посмотрели забавный аттракцион. И это еще в лучшем случае. А кто-то считал, что просто стал свидетелем безумств душевнобольного.

Но обратим внимание, что действия Ивана Яковлевича, очевидно, подчинены системе. Отведать своего фирменного блюда он предлагает отнюдь не каждому и не первому попавшемуся на глаза, но лишь тому, кто, очевидно, пришел на него посмотреть, будто на экспонат паноптикума. То есть для юродивого эти действия не были бессмысленным эпатажем, а являлись своего рода местью всяким незваным зевакам, не признающим и не уважающим его безумия Христа ради. К нему также ходили люди, верующие в него как в пророка, как в чудотворца, и таких визитеров Корейша вовсе не думал искушать: хотя некоторые из них не отказались бы с самых его пальцев слизывать любое предложенное угощение, им Иван Яковлевич предлагал что-нибудь приличное.

Все-таки в поведении Ивана Яковлевича, каким бы оригинальным оно ни было, кажется, можно различить какие-то особенности, некоторые приметы, которые выдают в нем человека не душевнобольного.