Русь моя неоглядная

Как-то вечером Алексей пришел домой слегка выпивший, попросил Феню сесть за стол и объявил ей, что он полюбил другую женщину и без нее не может и часа, сегодня уходит к ней. Федосья отупело смотрела на мужа и думала: «Куда я с малышами? Старшему – четыре, младшему – два, куда, куда, куда?» – и вдоль стены свалилась с табуретки на пол. Когда пришла в себя, то увидела, что дети ползали по ней, тормошили и звали: «Мама, мама, мама!» Алексея в доме не было. Наутро побежала к золовке, наплакалась, поведала о горе, попросила ее посмотреть за детьми, сходила на работу, рассказала о своей беде, попросила восстановить на работе. Утром вскакивала, доила козу, кормила поросенка, давала корм курам. Готовила завтрак и обед детям, оставляла на полу, закутав в старые фуфайки. Пришла зима, корма козе заготовить не успела, дровами не запаслась. Начинались холода. Печь приходилось топить с полуночи, чтобы тепло сохранилось до прихода с работы. Силы иссякали. В один из вечеров, когда увидела, что корма козе нет, дров осталось на две-три топки, накормила детей, уложила спать, села и загоревала. Закручинилась – не перезимовать ей с детьми, лете умереть. Детей кто-нибудь вырастит. Вышла во двор, над воротами закрепила веревку, поставила табуретку. Вернулась в дом, одела свое любимое платье, поставила свечу под образа и долго молилась. Вспомнила свое безрадостное детство. Боль била под самое сердце, туманило сознанье. В голове билась одна мысль: «Брошенная, брошенная, брошенная!» Поцеловала детей, поклонилась на четыре стороны, попросила у всех прощения и вышла за двери. Только закрыла двери, как услышала плач ребенка и зов: «Мамочка!» Забежала, вскрикнула: «Господи, что я делаю, мы выросли сиротами, детей своих оставила бы бесприютными!» Успокоила детей, решила: продам поросенка, козу, как-нибудь продержу зиму, на лугу молодые побеги буду резать, лес рядом, за хворостом буду на санках ездить. Зима выдалась холодная. Федосья по утрам печь топила жарко, чтобы тепла детям хватило до вечера. Дети спали у печи на старых матрацах, закутавшись в поношенные пальто, истертые одеяла. В средине января Феня пошла на работу, а на душе было муторно. Старший Володя, проснувшись, решил, что тепла будет больше, если вытащить угли из печи. Нашел таз, совок и стал выгребать угли в таз. Некоторые угли упали рядом с тазом. Володя не заметил, как загорелась масляная фуфайка, которой был накрыт брат Коля. Огонь мгновенно охватил постель братика. Володька с перепугу залез под кровать. Коля проснулся, когда огонь полыхал у изголовья, он успел только натянуть фуфайку на лицо.

Сосед Дмитрий со двора увидел, что у Федосии из окон валит дым. Крикнул сыну Ивану: «Федосья горит!» Побежали, вышибли дверь и увидели у печи полыхающий костер. Схватили ведра с водой, стоявшие на лавке, залили огонь. Остатки огня затоптали, с половиков пламя сбивали дерюжным одеялом. Сбежался народ. Кто-то сообщил Федосье, что у нее горит дом. Не помня себя, полураздетая, как очумелая, она мчалась домой. Забежала в дом, увидела обгоревшего сына, схватила на руки и помчалась в село, в больницу. На полпути ее догнали на лошади, запряженной в розвальни. Усадили, стали объяснять, что в больнице ей не помогут – сын мертвый. Но Федосья ничего не слышала, но только видела обугленное лицо сына. В больнице отхаживали ее до вечера. Вечером, придя в себя, опомнилась: у нее есть второе дитя, что с ним, где он? Погнали лошадь обратно. Соседи искали второго мальчишку во дворе, в конюшне, на сеновале. Нигде не было. Соседская девчушка Оля, которая часто приходила к Федосье посмотреть за малышами, поиграть с ними, нашла Володю под кроватью без сознания. Потащили его на улицу. Стали откачивать, натирать виски снегом. Личико порозовело. Володю вырвало. Придя в себя, он все время повторял: «Мама, мамочка!»

Федосья больше не оставляла Володю дома одного, брала с собой на работу, где он в закутке за печкой играл целыми днями старыми открытками.