Читаем Русь не поставить на колени(СИ) полностью

Владимир Рыбаченко хотел было заскулить, но понял по волчьим глазам, что будет еще хуже. А так может быть обойдется. Его повернули, спустили штаны и со всего размаха врезали. Мальчишка ойкнул, потом закусил губу. "Будь мужчиной - мелькнула мысль". Следующие удары были еще больнее. Владимир тихо стонал, но сумел сдержать громкие крики. Наконец палачи закончили, сняли наручники и открыли дверь камеры. Затем последовал крепкий удар ногой, с размаху пацан влетел в нее.

Внутри просторной камеры было пусто, как сердца ростовщика. Лежали три ряда нар, переплетенное железо сверху которого положены плохо обструганные доски. В углу дыра для оправления нужды... И в общем все. Ни стола, ни места. Скорее всего, тут держат множество заключенных, как сельдей в бочке, но в данной ситуации Владимир остался один.

Без сил мальчик плюхнулся на доски... Мыслей не было, плача не было, эмоции перегорели... Но и спать не хотелось. Все до такой степени опустошалось в мальчишке, что он остался словно старуха у разбитого корыта. Ни мыслей, ни сна. Такое состояние прострации отупения. И ты лежишь, лежишь себе и ни на что не реагируешь.

Владимир лежал так несколько часов, ночь кончилась. Неяркие лампы погасли. Расцвело... Шум открывающейся заслонки привел Володьку в себя. Открылось оконце, и хриплый голос на русском с кавказским акцентом просипел:

- На похлебай!

Тюремная пайка не отличалась разнообразием. Маленький кусок черствого хлеба и противный крапивный суп. Но Владимир ощутил такой голод, что окунул хлебец в пойло. Размягчил и слопал. Затем вылакал чуть соленый супчик до самого дня. Но чувство голода не стало слабее. Босые ноги мальчишки мерзли, пол казался таким холодным.

Володька несколько раз поднялся на носочки. Затем забрался на нары и поджал себе ноги, а плечи обхватил руками. На дворе уже не холодно, но он в камере, где толстые, сырые бетонные стены.

Владимир подергался, стараясь сильнее закутаться, в робу... Неожиданно двери камеры распахнулись. Вошли эсесовцы и с ревом приказали:

- Топай на допрос!

Владимир с удовольствием их послушался. Ему хотелось ясности. Вот сейчас он выяснит все и расскажет. Но неожиданно перед ним снова возникла уже знакомая женщина в темных очках и халате. Она лаконично произнесла:

- А этого сегодня на работу!

И мальчишку повели в тюремный дворик. Там уже было совсем тепло. Нагретые на солнце песок, казался небесной манной для замерзших босых ног мальчишки. Владимиру приказали толкать по кругу жест. Причем мальчик почему-то был совершенно один в отдельной ячейке. А двое охранников следили за каждым его движением.

Изнеженный мальчишка недолго выдержал движение по кругу. Хотя шест шел, и легко вскоре заболели икры. Да и голые подошвы от хождения по песку сильно чесались и горели. Владимир замедлил движение, но немец его подтолкнул, и Володька вынужден было снова идти. Это был словно какой-то эксперимент. Немцы покрикивали, и толкали пацана. Затем, когда уставший Володька остановился и не среагировал на толчок, его больно огрели резиновым шлангом.

Это здорово подхлестнуло мальчишку... Но предел бывает и у всего. Руки и ноги Владимира дрожали, нижние конечности заплетались, и хлопец в полном изнеможении упал. Даже пара крепких ударов, не помогли ему подняться...

Тогда эсесовцы подхватили Владимира за руки и ноги и по ступеням отнесли обратно в камеры. Появилась девочка-прислужница. Она аккуратно обтерла исцарапанные и исколотые подошвы мальчишки мокрой смоченной уксусом тряпкой. Потом поставили перед измученным пацаном кружку молока.

Владимир протянул руки и с трудом поднял небольшую емкость, с трудом влил себе её в глотку. После чего в глазах мальчишки помутилось, и он провалился в глубокий сон.

Ему снилось что-то не совсем типичное. Будто он самый обыкновенный мальчик из бедной семьи. И вот дошло то того, что богатей за долги забрал у них и дом, и маленький надел. Вместе со своей сестренкой они бежали от богатея, который хотел заграбастать их в подневольные батраки, чтобы заставить детей вечно ишачич отдавая долг. А отдать долг нельзя, так как проценты по нему растут гораздо быстрее, чем недоимку вообще возможно отработать.

И они, прихватив с собой лишь пустую холщевую сумку, босоногие отправились по дороге. А погода стоит холодная, идей покрыл едва взошедшую весеннюю траву. Леденная корка хрустит под мозолистыми подошвами детей. Привыкшие обходиться без обуви до морозов, в мороз лаптями брат и сестра почти не чувствуют холода. Хотя ножки и покраснели, настоящие лапки гусей. Лапти они взять не успели, так явились описчики и забрали все. В легкой рубашке Володе прохладно, но он уже привык этому, в ветхом платьице шагает сестренка. Тоже босая, ножки красные, а пальчика на ногах даже посинели.

Они очень похожи на нищих с сельской картинки. С неба сыплет снежок, он застревает в пышных волосах этой идиллической пары.

Девочка произносит:

- Мы найдем светлую и теплую страну с вечным летом!

Владимир рассудительно заметил:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза