Русалка

Вернулся Стась с ярмарки и узнал про смерть Настеньки. Взыграла в нём лютая злоба. Схватил он жернов каменный, да и вышиб им мозги у мельника. Стася за смертоубийство в кандалы заковали и увели в каменоломни на царёву каторгу. Там он через год и сгинул. Каменная пыль всё нутро ему изъела. А Агафья пропала: как в воду канула.

А ещё люди сказывают, что Настя не утопла вовсе, а попала к русалкам и тоже стала русалкою, как и они. В ночь на Иванов день выходит она из омута голая, простоволосая и мстит людям за любовь свою погубленную и молодиц на себя похожих изводит, чтобы Стася у неё не увели. Но пуще всего хочет отыскать она изменщицу Агафью. И будет искать, пока не отыщет. Русалки ей помогают в этом. Ходят они по тропам лесным да людей выспрашивают: не видал ли кто женщину с бусами белого жемчуга на шее.

Последний уголёк догоревшей лучины с шипением упал в лоханку. Изба погрузилась во мрак. Сквозь маленькое оконце на пол упал бледный отсвет взошедшей луны. С печки доносилось посапывание давно уснувших детей.

Старуха легко поднялась с табурета, прошаркала босыми растрескавшимися пятками по полу и встала у окошка. Она упёрла свои узловатые руки в узкий подоконник. Сверкающими в свете луны глазами, пристально вглядывалась она в темноту ночи. Линялый сарафан свис, оголяя иссохшую старушечью грудь. Её лицо будто окаменело. В глазах горел огонёк, отражённой луны. Подёргивались уголки тонких морщинистых губ. С болот потянуло туманом. Очнувшись, словно от забытья, она осмотрелась кругом, потом улеглась на лавку и тоже уснула.

2

Покачиваясь всем корпусом и скрипя рессорами на ухабах, тарантас катил по заросшей зелёной травою дороге. Стареющая уже чалая кобыла перебирала копытами. Нестройно звенели бубенцы. Сверху припекало июньское солнышко. Полдень тонул в стрёкоте кузнечиков, да в запахе луговых цветов. Вся эта прелесть навивала лень и умиротворение, и Холмогорова неуклонно тянуло спать.

Был он мужчина тридцати восьми лет, стройной и весьма открытой наружности. Высокий лоб, светло-русые волосы, вытянутое лицо. Глаза большие и зелёного оттенка. Изящный подбородок оканчивался небольшой клиновидной бородкой, кантом очертившей пухлые губы. Всё это говорило о том, что человеком он был, несомненно, умственным.

Четвёртого дня вызвал его к себе уездный исправник, Кузьма Поликарпович Зноев – добрейшей души человек – и обратился с просьбою нижайшею.

– Поезжай, – говорит, – Андрей Степанович до Верхнего стана. Уж который год там что-то неладное творится.

– А что за напасть такая случилась там, Кузьма Поликарпович?

– А, как раз после Иванова дня, каждый год стали там девицы пропадать. Мне уж от губернатора депеша пришла: «Разобрать дело в срочном порядке и доложить по форме».

– Так что ж там становой пристав сам не может дело разобрать что ли?

– Ой! – Кузьма Поликарпович даже руками всплеснул. – Спился совсем становой в Верхнем. Его гнать в три шеи надобно, а мне жаль – детишек у него полон дом.

Кузьма Поликарпович отёр увлажнившиеся глаза платком и продолжил:

– А ты у нас, Андрей Степанович, одна надёжа и опора на весь уезд. Поезжай, голубчик, уважь старика, а я для тебя уже и представление губернатору нашему выправил. Как выйду в отставку – быть тебе вместо меня исправником на уезде в чине полковника.

– Я не чинов ради стараюсь, Кузьма Поликарпович. – Щёки у Холмогорова заметно порозовели. – Мне дело дорого.

– Вот и ладно, голубчик вы мой, вот и поезжайте.

Кузьма Поликарпович повеселел, вынул из шкатулки два письма и по очереди передал их Холмогорову.

– Это, – Кузьма Поликарпович протянул Холмогорову первое письмо, – передашь уряднику тамошнему, Хорошавину. Он мужик смышлёный, будет тебе, Андрей Степанович, надёжным помощником. В Верхнем стане теперь на нём всё и держится. А это, – второе письмо легло перед Холмогоровым на стол, – вручишь Сиволапову, заведующему бюро. Он передаст тебе в бессрочное пользование все материалы по пропавшим девицам. Ну! – Кузьма Поликарпович встал. Поднялся и Холмогоров. – Ступай с богом, голубчик ты мой. – И, прослезившись, расцеловал Холмогорова троекратно.

Именно по этой причине и следовал сейчас пристав стана Нижний, капитан сыскного отделения Российской полиции Холмогоров Андрей Степанович в служебном тарантасе по залитой солнцем полевой дороге и находился в весьма благостном настроении.

Белый форменный мундир расстёгнут на груди. Фуражка, пояс с шашкой и наганом лежат рядом на сидении тарантаса. Тут же покачивается и дорожный саквояж. Глаза Холмогорова полуприкрыты, но мысли крутятся вокруг порученного дела.

Просматривая документы, Холмогоров заметил кое-что интересное:

во-первых – почти все пропавшие являлись молодыми девицами от шестнадцати до двадцати двух лет от роду. Неизменно со светлыми волосами, с голубыми, синими или серыми глазами, среднего сложения тела, и роста чуть выше обычного.