во вторых – и это до глубины души расстроило Холмогорова – исчезновения происходили с завидной регулярностью, в течение последних вот уже десяти лет. Вначале они носили единичный характер и случались один раз в год на Иванов день. Всерьёз ими никто не занимался. Но за последние четыре года случаи участились и приняли хаотический характер.
Два этих момента наводили на мысль, что в районе Верхнего Стана появился злодей с душевным или умственным недугом. В наставлениях по судебной психиатрии Холмогорову доводилось знакомиться с подобным явлением. По причине сильного душевного волнения, приключившегося с человеком в какой-то период его жизни, чаще в отроческом возрасте, у него появляется стойкая не проходящая со временем реакция. Реакция проявлялась при возникновении обстановки, события или появлении образа, явившихся причиной волнения или как-то напоминающих ему об этом волнении.
В данном случае напоминанием, порождающим реакцию, видимо, являлся образ девиц. Но Холмогорова больше волновал тот факт, что случаи исчезновения девиц проявлялись всё чаще и чаще. Между последними двумя исчезновениями прошёл месяц, и в следующий раз всё могло случиться гораздо раньше.
От мыслей оторвал щелчок кнута и посвист кучера. Лошадь ускорила шаг. Холмогоров открыл глаза. Со взгорка, на который выкатил тарантас, открылся замечательный вид. В низине сквозь зелень деревьев забелели стенами мазаные хаты, засинели ставнями бревенчатые дома Верхнего Стана. На взгорке сверкнула куполом церковь. Дальше, за строениями, серебрилась изогнутая подковой река. Красота. Душа Андрея Степановича наполнилась трепетом. Он спешно начал застёгивать пуговицы мундира, надел пояс с оружием и фуражку.
Хорошавин встречал его у самого шлагбаума. Сам скинул верёвку, поднял полосатый брус и ловко на ходу впрыгнул в тарантас, успев сорвать при этом с головы папаху.
– Господин пристав, разрешите представиться: урядник стана Верхний, Хорошавин.
– Весьма рад! Холмогоров. Присаживайтесь.
Протянув руку уряднику, Андрей Степанович тут же пожалел об этом. Железная хватка широкой и крепкой, как камень, ладони урядника, говорила о недюжинной силе этого человека. Серые, проницательные чуть раскосые монгольские глаза смотрели хитро, выдавая ум и смекалку. Скуластое лицо, выбритые щёки, упрямо сжатые губы. Стройное, крепко сложенное тело отличалось ловкостью движений. Мундир отглажен, сидит ладно. Короткие сапоги горят на солнце, шаровары аккуратно заправлены, оружие в отличном состоянии.
– Как вас величать, урядник?
– Хорошавины мы. Звать Андрей. Иванов по бате, Иванович значит. Из казаков мы. Из-под Читы. Даурские, значит.
– А меня тоже Андреем зовут, только Степановичем. Будем знакомы.
– Будем. – Урядник широко улыбнулся, показав белые без изъянов зубы.
Жить решили у Хорошавина.
– Живу я бобылём. Дом большой, уживёмся.
Баня уже была протоплена. Самовар вовсю дымил. Кругом порядок, ничего лишнего, всё крепко и основательно.
– Казаки, мы. У нас без порядку никак.
Только после бани выпили по первой чашке душистого чаю с малиной, как кто-то несколько раз ударил в ворота. Урядник, сузив глаза, в одной нательной рубахе, шароварах да одетых на босу ногу галошах с обрезанными задками, скользнул за дверь. Вскоре на дворе загудели мужские голоса, тонко скулила женщина. Холмогоров вышел следом, набросив мундир на плечи.
У раскрытых ворот, грозя поднятым кулаком, урядник на повышенных тонах разговаривал с селянами:
– А я вам гутарю, устал он с дороги. Вечёрит. С утра приходите.
Перед урядником, широко расставив обутые в лапти ноги, стоял кряжистый бородатый мужик. Его густые брови нависли над сверкающими негодованием глазами. Узловатые руки он засунул за верёвку, которой вместо кушака была перепоясана красная линялая рубаха-косоворотка, надетая с напуском на серые латаные штаны. Он высоко задирал голову под напором Хорошавинского кулака, но с места не сходил.
– А ты, Андрей Иваныч, доложи его превосходительству, а ён ужо пущай сам решить.
– А ну, Игнатов, осади. Цыть у меня! Я ж тя….
– Что случилось, Андрей Иванович? – Холмогоров окликнул урядника с крыльца.
– Да вот, до Вас добиваются….
Увидев Холмогорова, мужик упал на колени и прижал руки к широкой груди:
– Ваше благородие, извольте выслушать.
Холмогоров спешно сбежал с крыльца и поднял мужика с колен:
– Что случилось?! Кто вы?
– С Ухватова мы, ваше благородие, – мужик снова начал опускаться на колени, но Холмогоров удержал его. – Вот, ехали к уряднику, да прослышали, что вас с уезда прислали. Что же это такое на белом свете творится?
Холмогоров непонимающе глянул на Хорошавина, а тот снова сунул кулак под нос мужику:
– Ты, Игнатов, гутарь разборчиво. Видишь, господин пристав в непонятии.
– Племянница моя, Катерина. Сирота. Второго дня с девками на реку ушла и пропала. С речки домой пошли – вроде со всеми была. В деревню пришли, глядь, а её и нет, – голос мужика дрогнул. – Помогите, ваше благородие, – мужик сдвинул густые брови, моргнул, и крошечная слезинка скатилась с ресницы и заискрилась в скрученных волосках бороды.