Русалка и дракон

Таша улыбнулась. Широко, открыто. Словно разговор велся не в этих немыслимых золотых одеждах, не в этом роскошном зале… а где-нибудь на кухне, за чашкой ароматного чая с бергамотом, и Мичио Кинриу был не драконом и не великим воином, а обычным домашним папкой. Очень любимым.

– Ну, не всегда, – сказала она и произошло чудо: Золотой Дракон улыбнулся в ответ.

Затем Саша вновь стала серьезной.

– Почему, отец… Ведь она не была с ним… С Кано. По законам этого мира – не принадлежала ему. Ты все равно отнял ее у него. Отнял мысли о ней, память… Это слишком жестоко.

– Кано знал, что все, что ему дорого, в опасности. Я дал понять это, дочь. Не спрашивай, почему. Нас с Кано объединяет кровная месть. Ты – женщина. Тебе не положено знать, что это такое.

– Чегойта не положено! – возмутилась Таша. – Даже в зеркальном мире есть такое понятие. У южных народов. Там принято мстить семье своего обидчика. До какого-то там колена. Дикость, пережитки варварства. А еще говорите, у драконов великая цивилизация! А в основе, как и в основе любой истории – личные мотивы. Не стыдно, отец? Судьбы государств, тьфу, дракаратов зависят от несдержанных эмоций, от чьей-то непростительной слабости. Я думала главы дракаратов должны мыслить другими категориями. Думать не как обиженный жизнью дракон, а как целый дракарат!

Мичио Кинриу дал дочери высказаться. Когда она закончила и перевела дыхание, потяжелевшее от гнева, продолжил говорить, словно все, что только что было сказано дочерью, его не касалось. На лице Таши отразилась досада. Подруга закусила губу и нахмурилась. Видно было, что ей обидно, что отец ни во что не ставит ее слова.

Но мне со стороны было заметно, что сказанное дочерью задело правителя за живое.

– Тогда шла война между нашими дракаратами. Поэтому Кано не спешил заявлять на Любимую свои права. Чтобы защитить ее от меня, он сделал так, чтобы ее отдали другому. Это мужественный поступок, дочь. За это я уважаю своего врага.

– Это вздор! – взорвалась Таша. – Он не должен был… Не имел права отказываться от любимой! Он мог… я не знаю, спрятать ее… Но не отказываться! Это же ужасно!

– Ты рассуждаешь, как женщина, – снисходительно сказал Мичио Кинриу.

– Я рассуждаю, как здоровый человек! – возразила Таша. – Я имею ввиду, как дракон!

– Нет, – дракон покачал головой. – Ты рассуждаешь, как здоровая женщина. И ты не понимаешь, что на тот момент я не оставил своему врагу выбора. Да, я сделал так, чтобы ей пришлось скрываться в зеркальном мире, чтобы от испуга она вышла там замуж и закрыла для себя врата. И теперь она потеряна для Кано. Мы в расчете. За то, что его отец сделал с семьей моего отца.

– Моего… деда? – спросила тихо Таша и дракон кивнул.

– Твоего деда он не тронул, – после паузы сказал Мичио. – Тот умер сам. От горя.

Столько боли и ужаса было в том, как просто Мичио Кинриу произнес эти страшные слова, что даже со стороны мне было видно, как у Таши заблестели глаза.

Я подумала, что ей, должно быть, хочется броситься к отцу на шею, разделить его боль… но подруга явно робела.

– Теперь, после того, как Мари ушла в зеркальный мир, наш дракарат в расчете с Водными. Но если Кано хочет войны… Что ж… Я дам ему войну.

– Но ведь ты сам потерял маму! – вырвалось у Таши. – Ты же знаешь, как это больно.

– Я сделал это до того, как встретил Джун, – возразил Мичио Кинриу. – До того, как узнал, что это такое… слабость.

– То есть, – в глазах Таши зажглось что-то похожее на надежду. – Если бы это случилось потом, не поступил бы так?

– Поступил бы. Еще хуже, – ответили ей.

– Спасибо за честность, отец, – тихо сказала Таша.

– Спасибо и тебе, что принесла вести о войне, дочь. О мире не может быть и речи. В Огненном дракарате объявляется военное положение.

***

Я плыла, неслась, сломя голову, не разбирая пути. В глазах было мутно от слез, от хлещущей в лицо воды. Непогодилось. Именно поэтому я всплыла наверх и теперь плыла поверху. Чтобы ветер бил в лицо! Чтобы волны хлестали, отбрасывали назад, чтобы вода заливала глаза, нос, рот! Вымывала слезы.

Война. Об этом говорилось просто и буднично, но я, даром что дитя асфальта и цивилизации, знала, как это. Общалась. Встречала людей оттуда. Побывавших по другую сторону. Смотрела фильмы, читала книги…

Однажды мы ехали в поезде, с Ташей, в одном купе с пожилым мужчиной, которого язык не поворачивался назвать дедушкой. Он все пытался показать паспорт, где было черным по белому написано, что он 1929 года рождения. Мы верили. Он рассказывал, каково это, когда небо черное-черное от самолетов, когда вокруг раздаются крики и стоны, когда земля дрожит под ногами, а мир разверзается и наружу выходит ад.

После той встречи мы прочитали все, до чего могли дотянуться, пересмотрели все возможные фильмы о войне. Было больно. Очень больно. Трясло, колотило, выворачивало наизнанку. Но мы смотрели. Потому что уверены были: надо знать. Надо помнить. Чтобы никогда, никогда не повторять снова…