Русалка Отборная в пряном посоле [СИ]

Тем временем Анита привела меня к месту назначения. Я вплыла внутрь распахнутых дверей, украшенных морскими звездами, и ахнула… Везде в помещении струились маленькие фонтанчики пузырьков, а в воде плавали лепестки каких-то растений. Возле какого-то странного сооружения, больше похожего на башенку из больших камней, накрытого алой тканью, которая развевалась при колебаниях воды, замер Посейдон. Он смотрел прямо на меня, прожигая темным насмешливым взглядом. Руки его были скрещены на груди.

— Что же ты приготовила для меня, Амфитрита? — спросил мужчина как только служанка покинула нас.

Я подплыла ближе.

— А я первая буду начинать? — поинтересовалась я, решив сразу решить все технические вопросы.

20.2

Посейдон кивнул.

— Мы будем петь друг другу, положив руки одна на другую на эти магические камни, нереида.

Я с сомнением покосилась на камушки.

— Зачем? В чем подвох? — решила уточнить.

Морской Владыка мягко улыбнулся.

— Наши песни будут слышать мифические существа моря — сирены. Они благословят нас, если решат, что песни достойны, — ответил мужчина.

Я усмехнулась.

— Ну-ну. Ладно.

Посейдон положил свою ладонь на алую ткань, а затем другой рукой взяв меня за руку, положил мою ладонь сверху своей.

— Начинай, Амфитрита… — прошептал он, глядя мне в глаза.

Рука мужчины жгла кожу, вызывая во мне странные чувства неловкости и непонятного томления, словно, что-то дышало мешать. Но я сумела взять себя в руки.

— Моя песня из моего мира… — предупредила я. — Из мультика Голубой щенок…

Посейдон поперхнулся, смутившись цветовой окраски щенка, но выдержал и руку не убрал. Лишь усмехнулся.

— Ну же! Я жду!

Я набрала побольше воздуха в грудь и тоненьким противным голосочком запела единственное произведение, которое ассоциировалось у меня с Поседоном.

— Я рыба по прозванию — Пила! Аааа-а-а-а!

Пилю, что в океане попадется!

И скоро ваша шхуна попола-а-а-аааам!

Под острою пилою распадется!

Я закашлялась, прочищая горло и активно жестикулируя явно прибалдевшему Посейдону о том, что это еще не конец.

— Тут еще припев! — откашлявшись, сообщила я.

Припев надлежало спеть ритмично и живо, а потому я сделала выражение на лице дура-дурой, вживаясь окончательно в роль, и вновь раскрыла рот, дабы осуществить то самое ублажение слуха.

— Это дело я люблю! Это дело я люблю! Все на свете я пилю! Все на свете я пилю!

Посейдон всхлипнул, закрыв лицо свободной рукой, а я продолжила.

— Я с детства все пилила, что могла-аааа!

Призвание, видно, у меня такое!

Пилою моя мамочка была-аааааа!

И бабушка моя была пилою-уууу!

— Не сомневаюсь… — простонал Морской Владыка, я же вновь пошла на припев.

— Это дело я люблю! Это дело я люблю! Все на свете я пилю! Все на свете я пилю!

Я закончила, сделав поклон и собираясь отплывать в сторону, но Посейдон не отпустил моей руки, удерживая ее на камне, покрытом алой тканью.

— Мда… Нечто такое я и ожидал… — сказал он. — Но не спеши уходить. Теперь моя очередь… Доррррогая. — Последнее слово он как будто прорычал, а у меня по спине побежали мурашки. Это было странно, почти невыносимо находиться рядом с ним. Какое-то напряжение возникло вокруг нас, словно закутывая в искрящий кокон…

20.3

И тут Посейдон запел. Но дело было даже не в том, что его голос, словно проникал в самое мое сердце, заставляя его биться в истерике. Нет. Дело было в том, какую песню он выбрал!

— Моя маленькая пташка, милая моя…

Образ твой держу я в сердце, бережно храня…

Это была песня, написанная моим отцом! Я помню, как он пел мне ее, когда я болела. Он держал меня за руку, а я улыбалась, глядя на то, как от его глаз разбегаются морщинки. Так всегда было, когда он улыбался…

— Укачаю колыбельку, поцелую нежно…

Мы с тобою неразлучны, будем вместе вечность…

Голос у мужчины был не такой, как у папы. У моего родителя голос был с хрипотцой, совсем низкий. У Посейдона же он был бархатный, словно укутывающий теплым пледом. Заставляющий расслабиться и улыбаться…

— Останься… Останься со мной…

Ты видишь, что я живой…

Ты видишь, во мне душа…

Как отраженье тебя…

Это был припев… Папа обычно его пропускал, но Дон решил спеть.

— Дон… — я перебила мужчину, а тот остановился, с надеждой, с какой-то невыразимой тоской глядя на меня.

— Что, нереида? Не понравилась моя песня? — этот вопрос прозвучал насмешливо, как и всегда, но я видела, что ответ Посейдону важен.

— Я… Я не знаю. Песня отличная! Мне пел ее папа… И как ты узнал? — спросила удивленно я.

— Я был все время с тобой рядом, — тихо сказал Посейдон.

Эти его слова… Отчего-то мужчина сейчас был мне роднее всех на свете. И не потому, что даже спел эту песню, нет… Отчего-то он всегда знал, чего я хочу. Словно и правда был моим отражением.

— Спасибо! — сказала я.

А затем, вырвав руку, позорно сбежала из зала.