Русалки белого озера

– Кореша твои об этом путешествии ничего не узнают! – заявила Анна. – Потому что тебе все равно никто не поверит. Знаешь, где сейчас находится твой кореш Колька! В закрытом отделении психиатрической больницы! Потому что слишком много болтал о монстре!

Она намеренно сгустила краски, однако это возымело требуемый эффект. Сраженный новостью о Кольке, Пашка переоделся и, скомкав свой тренировочный костюм, тихо спросил:

– А это куда девать? Он ведь как фирменный, настоящий, не подделка…

Анна повесила одежду на крюк вместо той, в которую теперь был облачен Пашка. Вряд ли наличие тренировочного костюма в 1799 году сильно нарушит баланс пространственно-временного континуума.

Она критически осмотрела Пашку, отвязала от своего чепца ленту и подпоясала им парнишку, словно кушаком. Пашка шмыгнул носом, провел по нему грязноватым рукавом, и Анна рассмеялась. Пашка обиженно спросил:

– Чего смеешься? Что, выгляжу как клоун в цирке?

– Наоборот, как постреленок из рассказов Пушкина! – ответила Анна и перевела взгляд на ноги Пашки. Он был по-прежнему обут в модные кроссовки. Но не заставлять же его надевать лапти! Все равно они долго в прошлом задерживаться не намеревались.

– Не любил я этого Пушкина, теперь понятно почему! – вздохнул Пашка, а Анна засмеялась еще сильнее. Тут до них донеслись голоса, и девушка притихла. Пашка вырвал у нее пистолет и направил на вход в конюшню.

– Раз его сиятельство так хочет, значит, и быть посему! – раздался визгливый голос, и Анна поняла, что это управляющий Захар Архипович.

Анна видела, как палец Пашки лег на спусковой крючок. Не хватало еще, чтобы подросток, перепугавшись, открыл стрельбу! Ведь погибнут пусть и не очень приятные, но невинные люди. Да и патронов осталось немного – рано или поздно здешняя орава одолеет их численным превосходством.

– Не делай этого! – произнесла девушка, но Пашка упрямо мотнул головой. Он был готов буквально ко всему. Тогда Анна быстро встала перед ним, закрывая собой дуло. Пашка вытаращился на нее, а Анна приложила к губам палец.

– Его сиятельство желает, чтобы вы не спускали глаз с этого ирода! – продолжил управляющий. – Только вести беседы с ним строго запрещено. Потому что он, как сладкоречивая сирена, заманит вас в свои сети. Поняли меня, остолопы?

Раздался мужицкий гул – несколько голосов подтвердили, что поняли. Управляющий перешагнул порог конюшни и явно двинулся к комнатушке, в которой должен был сидеть Пашка. Вот именно – должен был! Но сейчас-то он находился на свободе! И Анна даже не представляла себе, что учинит сей нервный тип в красном камзоле, когда поймет, что птичка упорхнула.

Однако на полпути Захар Архипович замер и, потерев переносицу, громко произнес:

– Ну что, ирод, сидишь и горюешь о своей участи? Ну сиди, сиди! Его сиятельство тобой лично займется!

Управляющий явно струсил и не отправился к месту заточения Пашки, предпочтя разыграть спектакль перед мужиками, которые почтительно замерли около входа на конюшню и не могли видеть, в самом ли деле Захар Архипович находился около комнаты с пленником или нет.

Вслед за этим управляющий удалился, и со двора донесся его грозный, пискливый голос:

– Ну что, все ясно, остолопы? И смотрите у меня – если ирод сбежит, вас всех плетями засекут! До смерти! Потому что сей пленник – враг Отчизны нашей, кощунник и зложелатель здоровью нашего великого императора Павла Петровича!

Мужики загудели, что никого к конюшне не подпустят, и Захар удалился. Анна и Пашка осторожно выглянули из-за одного из стойл: покинуть конюшню представлялось малореальным. Потому что мужики, вооруженные топорами и косами, расположились прямо около входа. И было их человек шесть-семь.

Тогда Анна указала на коридор, который вел куда-то вдаль. Они миновали его, оказались на другой стороне конюшни. Там, на самом верху, в стене виднелось небольшое оконце.

Пашка – настоящий джентльмен! – подсадил Анну и помог ей забраться на окно. А затем и сам подтянулся и оказался, как и девушка, на крыше конюшни. Уже окончательно стемнело, однако дворец был освещен пламенем факелов.

Беглецы прошлись по крыше, а затем слезли с нее там, где их никто не мог увидеть. Первым спрыгнул Пашка, за ним последовала Анна. Однако, как назло, в этот момент кусты зашевелились, и оттуда показался Мишель, а следом за ним – розовощекая деревенская молодуха, которую он называл Василисой.

Анна приземлилась прямо перед ними. Мишель завопил дурным голосом и, крича что-то о нечистой силе, ведьме и живых мертвецах, дал деру. Молодуха же, которую кавалер в кустах явно тискал, издала протяжный стон, однако, в отличие от Амалии Карловны, в обморок не повалилась и, крестясь и бормоча молитву, попятилась задом.

– Сгинь, ведьма, сгинь, окаянная! – донеслось до Анны, и она вдруг подумала, как комично и в то же время ужасно, должно быть, выглядело ее приземление с крыши: в темноте на молодуху и кавалера падает с неба особа в развевающемся шлафроке и чепце с диким выражением лица.