Русло реки

Я смотрела на записи. Было приятно видеть мысли на бумаге. Писать было неприятно. Я разминала запястье, пытаясь игнорировать жаркую боль в суставах. Девять часов в день три месяца я проводила за столом, записывала статистику рабов, проходящих через незаконное распределение — наказанием за эту работу стало мое правое запястье, и это напоминало мне, что я легко отделалась. Я тряхнула рукой, пытаясь разжать пальцы. У мамы тоже был артрит писаря, ее пальцы были такими кривыми к концу жизни, что едва шевелились. Но я хотела написать больше, сделать больше. Я набрала в рот еще вяжущего тоника Соэ с уксусом — она говорила, что это помогало моему языку зажить — намазала масло на печенье, взяла перо, не попала в чернильницу в первый раз из-за напряженности в пальцах.

Я покрыла почти все интересы, которые пришли в голову, думая о нашем враге в замке Толукум, и я перешла к следующему важному делу.

Веран и Ларк:

Где???

Проверить Южный Бурр на активность

Проверить Пасул, могли вернуться — почта, тюрьма, гостиницы

Проверить Снейктаун, могли уехать на восток

Послать письмо в Каллаис, узнать о послах Востока и лагере Ларк

Если новостей нет?

Мое перо замерло на странице, вихрь в голове на миг затмил пульсирование в запястье. Если не будет следов принца Сильвервуда и принцессы Люмен, то что тогда?

Набросать письма для монархов Сильвервуда и королевы Люмена/посла Сиприяна

Устроить поиск тел

Я сглотнула.

Подготовиться к разрушению дипломатических от…

— Ах! — я бросила перо и печенье, и оно упало маслом вниз на верхнюю половину моей страницы. Я вдохнула и прижала запястье к груди. Пальцы сами сжались, сухожилия напряглись. Я терпела боль, опустила испорченный пергамент у ног, опустила запястье на колено. Левой ладонью я разогнула пальцы по одному, кусая губу. Огонь взбежал по руке к плечу, потом по спине. Я писала всего час, а тело уже было против. — Куас, — сказала я, ругательство не вышло, потому что я не смогла произнести «с» в конце. Прижимая правую руку к животу, я согнулась и подняла печенье с пергамента. Двойная трагедия — масло испачкало аккуратные листы в верхней половине, а печенье было в чернилах. Я чуть не выбросила печенье в гневе, но не хотела попасть по пустым стеклянным бутылкам Соэ или корзинам орехов. Я думала скомкать в недовольстве пергамент, но это казалось тратой усилий, и мне нужны были две руки, чтобы сделать это хорошо. Я хотела кричать, но подумала о безликом враге, который мог ходить за окнами Соэ, ожидая знака, чтобы ворваться и прикончить меня.

Я склонилась, опустила здоровую руку на голову.

Ни речи.

Ни пения.

Ни письма.

Я представила жизнь фрагментами, короткие слова и фразы на табличке. Жесты. Вопросы «да или нет». Играть мелодию на дульцимере, но слова будут лишь в голове. Я могла научиться жить с ограниченной речью, если бы еще могла изливать мысли на бумагу. Но это… быть лишенной письменных слов…

Мое последнее оружие пропало.

Я все еще была в темнице.

12

Ларк

Сумерки опустились на холм над Канавой Теллмана, Веран снова рухнул.

Он сидел в этот раз, так что просто упал на бок, рассыпав свою горсть корешков цикория, которые мы собрали. Я утихомиривала Крыса — он скулил — так что не успела поймать Верана. Я бросилась вперед и повернула его голову от травы, похлопала ладонями по его щекам, пока он дрожал.

— Крыс! — крикнула я. Он устроился в стороне от нас, что было странно, ведь мы ночевали под нависающим камнем, и земля тут была прохладной и влажной. Он выглянул из горячей травы, убрав уши назад. — Иди сюда, Крыс! Сюда!

Он робко встал и подошел ко мне, обогнув содрогающееся тело Верана, опустив нос. Я схватила его за загривок и опустила за спиной Верана, чтобы он оставался на боку.

В последний миг я подумала стащить с него штаны, чтобы он не намочил их — у него не было запасных, как в прошлый раз — но я не успела, его дрожь ослабла. Его тело расслабилось, и его стошнило в грязь, а потом он замер.

Я выдохнула сквозь зубы и убрала волосы с его лба. Он не ударился, когда падал, свежих порезов или крови не было, только старый синяк от прошлого припадка, теперь он был зеленоватым пятном у линии роста волос.

Могло быть хуже.

Но он приходил в себя дольше в этот раз. Я вытерла его рот его банданой и смочила другой платок в ямке, которую мы по очереди рыли вечером — река была близко, и не нужно было копать слишком глубоко, так что последние пару часов мы пили мутную воду из ямы. Я несколько раз влила ему воду из ямки в рот, и он закашлялся, застонал и протер глаза. Он попытался лечь на спину, и я сжала его плечо и остановила. Он повернул голову и посмотрел на меня.

— Привет, — сказала я. — С возвращением.

— Фу, — он моргнул пару раз. — Ох…