Русофобия

В этот момент раздался звонок в дверь. Я посмотрела на часы, даже не знаю почему. Ведь время сейчас не имело никакого значения, я всё равно никого не ждала. Я посмотрела в глазок, за дверью стоял Константин Петрович. На меня накатило облегчение, только сейчас я поняла, что вся сжалась в ожидании его. Но Русофоба за дверью никак не могло быть, он остался там, в Нью-Йорке, на дне Атлантического океана, если его не сожрали акулы или кто у них там водится.

– Заходите, – я открыла дверь и посторонилась. Ефимцев поднял с пола какую-то коробку и прошёл в квартиру. Коробка шевелилась в его руках и попискивала.

– Вы привезли их, – я вытащила Роя и Рэя и прижала их к лицу. Имена для них я придумала ещё в Нью-Йорке. Щенки вырывались изо всех сил, не желая сидеть на руках. Но как только я их отпустила, на ламинате тут же появилась лужа, следом за ней вторая.

– Слава богу, теперь это твоя забота, – Константин Петрович смотрел на собачью деятельность с явным облегчением. Я бросилась в ванную за тряпкой. Щенки изучали свой новый дом, оставляя за собой мокрые следы.

– Лиля, надо поговорить, – голос Ефимцева был серьёзным, и я решила, что собаки могут и без меня познакомиться с квартирой, а лужи никуда не денутся.

– Хотите чаю? – Я усадила начальника за стол и, дождавшись его кивка, поставила чайник на плиту, достала чашки и заварку. Сахар закончился ещё перед отъездом. Неужели теперь я всё буду делить на «до» и «после Америки»? Не буду думать об этом сейчас.

Я села напротив Константина Петровича. Выражение его лица мне не нравилось, оно было виноватым. К тому же он никак не решался начать разговор.

– Как себя чувствует Катя? – Спросила я, когда молчание уже начало затягиваться.

– Спасибо, ей лучше, – Ефимцев отводил глаза, и это начинало меня раздражать.

Закипел чайник, и я отвлеклась на заваривание чая. В этот момент Петрович решился.

– Ты пока не выходи на работу.

– Почему? – Я повернулась, пытаясь поймать выражение его глаз, но он смотрел на свои сложенные в замок пальцы.

– Возьми недельку отпуска, приди в себя, с собаками все вопросы утряси.

– Вы хотите меня уволить?

– Нет, что ты! – Константин Петрович, наконец, посмотрел на меня. Он действительно не хотел, но он сейчас ничего не решал, это было не в его компетенции. Ефимцев мог только надеяться на удачный исход, и я тоже. – Через несколько дней, думаю, там всё успокоится, и я тебя вызову.

– Отличный план, – усмехнулась я.

– Я защищаю тебя, как могу, – обиделся Петрович.

– Извините.

– Не надо было тебя посылать туда, я ведь знал, что ты не готова. – Пытался каяться Ефимцев.

– Да что уж теперь сокрушаться, всё уже произошло, и назад не отмотаешь.

Я налила нам по чашке чая, достала из холодильника мёд и малиновое варенье. Мама покупает мёд и ягоды у соседки-дачницы, протирает малину с сахаром и следит, чтобы на случай простуды у меня всегда было и то, и другое.

– Почему вы не сказали, что Катя – ваша дочь?

Константин Петрович сделал несколько глотков горячего чая, поочерёдно попробовал и мёд, и варенье, и только после этого, посмотрев мне в глаза, ответил:

– Ты ведь и сама знаешь.

Из комнаты раздался громкий звук бьющейся напольной вазы, расписанной в кипро-микенском стиле, и пронзительный щенячий визг. Мы с Ефимцевым бросились на шум. По всему полу были живописно раскиданы осколки керамики – всё, что осталось от нашего со Славиком совместного отпуска. Эту вазу бывший муж подарил мне, наверное, поэтому и не забрал с собой при переезде к моей бывшей лучшей подруге.

Испуганные щенки спрятались под кроватью, откуда теперь осторожно выглядывали, не решаясь выйти.

– Я, пожалуй, пойду, поздно уже, – Петрович отправился в прихожую, и я пошла его провожать.

Я молча смотрела, как он обувается. Во мне не было никаких мыслей и эмоций.

– Я сделаю для тебя всё, что смогу, Лиля, обещаю, – Ефимцев обнял меня на прощание и ушёл. Я осталась совсем одна.

Не успела я подумать об этом, как в дверь снова позвонили. Наверное, Константин Петрович забыл что-то сказать. Но это была моя мать, Вероника Андреевна Берегова собственной персоной.

– Почему ты не спрашиваешь, кто там? – Начала она разговор в своей обычной назидательной манере с педагогическим уклоном.

– И тебе привет, мам, – я закрыла дверь и поцеловала подставленную щёку.

– Не дерзи, – она вручила мне тяжёлый пакет и отправилась в ванную мыть руки. Гигиена – прежде всего.

Как же я люблю свою мамочку! Несмотря на невыносимый характер, она всегда точно знала, что именно мне нужно. Я достала уже нарезанный хлеб и ветчину, сыр, маринованные огурчики, несколько салатов в пластиковых контейнерах и мои любимые бананы. В общем, всё, что необходимо для тихого семейного ужина на двоих.

– Лиля! – Раздался истошный вопль, а вслед за ним злобное тявканье.

Я осторожно выглянула из кухни. Одна из маминых вишнёвых туфель переходила из лап в зубы. Сама мама стояла, прижавшись к стене, и с ужасом взирая на творившееся безобразие.