Русофобия

– Рэй, Рой, нельзя! – Я с трудом вытащила обувь из острых зубов. На каблуке осталась длинная глубокая борозда. Щеки как ни в чём не бывало виляли хвостиками и прыгали вокруг моих ног.

– Это что такое? – У маман от возмущения ещё подрагивал голос.

– Мам, давай сначала поедим, это очень длинная история.

Я усадила её за стол и налила в бокал красного вина, которое хранила на особый случай. Пока мать приходила в себя, я быстренько накрыла на стол. Конечно, накрыла – громко сказано, просто выложила принесённые продукты на тарелки. Но кто будет придираться? Единственный кандидат филологических наук здесь – это Вероника Андреевна. А она временно нокаутирована нападением диких собак на её любимые туфли. Ужин прошёл в молчании, впрочем, я не расслаблялась, поскольку была уверена, маман найдёт, как на мне отыграться за понесённый ущерб.

– Ну, рассказывай, – она убрала посуду, достала из шкафчика второй бокал, разлила вино и выжидающе уставилась на меня, подперев рукой подбородок. Поза, которую я ненавидела ещё с детства, потому что она означала, что всевидящее око заслуженного преподавателя заметит даже мельчайшую лакуну в моём повествовании и заставит выложить всё, даже то, о чём я хотела бы умолчать.

Поэтому я рассказывала подробно и по порядку все события прошедших дней: о приказе руководства, долгом перелёте, ФБР, расследовании…

– И что теперь с Майклом? – В первую очередь спросила она, как мать незамужней двадцатисемилетней женщины.

– И что теперь с Майклом?

– Он в Америке.

– А ты?

– А я в России.

– Не паясничай, Лиля. – Скривилась она.

– А ты не задавай дурацкие вопросы!

Мы уставились друг на друга, каждая уверена в своей правоте: я, что она лезет не в своё дело, она, что желает мне добра. Мать отступилась первой, видимо, понимая, что мне и так досталось на орехи.

– А что с маньяком? – Сменила она тему разговора.

– Он умер.

– Ты уверена?

– Не совсем, но это теперь не моё дело.

– Что же ты останешься в стороне, если окажется, что он выжил и снова взялся за старое?

– Мам, я не суперагент! – Моё терпение, наконец, лопнуло. – И я уже получила свою «заслуженную награду»! И больше в это болото я не сунусь, потому что иначе грош цена моему уму и самоуважению! Я просто хочу спокойной жизни, и чтобы все оставили меня в покое!

– Хорошо, – мать вздохнула и встала из-за стола.

Ну вот, она опять заставляет меня чувствовать себя виноватой. И как у неё это каждый раз получается?

В прихожей она брезгливо осмотрела пожёванные туфли, но всё же, подумав, надела их.

– Я позвоню тебе завтра, когда ты выспишься, отдохнёшь и сможешь спокойно разговаривать. – Вот зачем она опять начинает? Не дав мне ответить, мучительница моей души быстро поцеловала меня в щёку и вышла за дверь. Вот теперь я по-настоящему осталась одна.

Из комнаты послышалась возня и тонкий щенячий лай. Нет, теперь я не буду одна. Рэй и Рой прыгали вокруг меня, покусывая мои руки и друг друга похожими на острые иголки зубками. Не важно, что решат в Министерстве, у меня теперь всё будет хорошо. Я очень постараюсь.

Всю следующую неделю я занималась своими рыжиками. Мы купили корм, миски, подстилки и игрушки, посетили ветеринарную клинику, нашли удобный сквер недалеко от дома, где можно было гулять и общаться с другими собаками. Территория была огорожена, поэтому я отпускала мальчишек с поводков и позволяла им наслаждаться беззаботным детством.

Думаю, каждый из нас достаточно натерпелся в Америке, и теперь мы заслужили немного счастья. Для Роя с Рэем счастье заключалось в возможности бегать по зелёной траве и отнимать друг у друга палку. А я с улыбкой наблюдала за ними. Ещё никогда в жизни я не чувствовала себя такой счастливой и по-настоящему живой.

А потом неделя закончилась, и позвонил Константин Петрович. Решение относительно меня было принято. И завтра я его узнаю.

29 августа

Москва, Смоленская – Сенная площадь

8.52

Я достала из сумки зеркальце и ещё раз критически себя оглядела. Причёска – моя любимая «ракушка» – в идеальном порядке, глаза подчёркнуты подводкой и тушью, блеск для губ нейтрального оттенка. Одежду я тоже выбрала строгую – тёмно-серую блузку и на несколько тонов светлее юбку, тоже серую, закрытые туфли на невысоком каблуке. Я, когда волнуюсь, всегда одеваюсь подчёркнуто строго, как будто одежда – это мой защитный скафандр. А сегодня я волновалась даже больше, чем когда устраивалась на работу. Потому что от этого разговора зависела не только моя карьера в Министерстве иностранных дел, но и моё будущее.

Весь путь до Смоленской я накручивала себя так, что на подходе к лифту уже была натянута как струна. «Соберись, Берегова», – мысленно наставляла я себя. Оставшись наедине со своим отражением внутри зеркальной кабины, я начала глубоко дышать, чтобы успокоиться. Отражение повторяло за мной, и я наблюдала со стороны, как забавно раздуваются ноздри и поднимается грудь молодой привлекательной женщины. То есть меня.