Русофобия. История изобретения страха

Россия не имела ни коммун, ни хартий, ни буржуазии, ни третьего сословия. Новгород, Псков, Вятка, находящиеся на окраинах страны, являлись, по мнению Леруа-Больё, лишь исключением из правил, и этого было явно недостаточно для развития страны. И даже городов, продолжает он, не было. В Московии, освободившейся от татарского ига, был только один город, резиденция князя, но эта столица была лишь огромной деревней, а сама Московия являлась «государством крестьян, сельской империей». Между тем, подчёркивает Леруа-Больё, без городов нет ни богатства, ни искусств, ни науки, ни политической жизни. Более того, нет самой цивилизации[1429]. Все эти утверждения далеко не новы; эти же самые мысли развивал, например, маркиз де Кюстин, об этом писал в своих «Заметках о России» историк и знаток Средневековья, посол Франции в России Проспер де Ба-рант.

О подобных настроениях в немецких землях в 1844 году сообщал Ф.И. Тютчев: «Я знаю, что при необходимости найдутся безумцы, готовые с самым серьёзным видом заявить: „Мы обязаны вас ненавидеть; ваши устои, само начало вашей цивилизации противны нам, немцам, людям Запада…"»[1430]

Россия, как и европейские государства, отмечает Леруа-Больё, была централизованной монархией. Однако «она не имела ни одного из инструментов или институтов европейских монархий, парламентов и университетов, людей мантии и учёных. Она имела монархов, но никогда не имела двора. Закрытые в тереме, татарском или византийском гинецее, царицы и царевны позволяли царям хамство по отношению к своему полу (здесь он ссылается на историка И.Е. Забелина — Н. Т.). Московия не имела ни замков, ни дворцов. Кремль был лишь крепостью и монастырём, в котором низменные армейские удовольствия перемежались с утомительной чопорностью церковников»[1431].

В результате, по словам Леруа-Больё, сбросив татарское иго, Московия пробудилась в самом расцвете средневековья, однако «без крестовых походов и рыцарства, без трубадуров и труверов, без схоластиков и легистов, без всего этого у неё было лишь усечённое средневековье. Без Реформации, без Ренессанса, без Революции её новая история была ещё более неполноценной. Она испытала только отдалённые последствия великих событий и великих эпох истории Европы XII–XVIII веков»[1432].

Поэтому, лишённая всего того, что наполняло историю западных наций, история России представляется Леруа-Больё «бедной, безжизненной и пустынной, как равнинные деревни Севера <…> Ни один народ не имел опыта такого ущербного и в то же время такого печального образования»[1433]. И дальше Леруа-Больё повторяет появившуюся ещё во времена Сигизмунда Герберштейна и окончательно упроченную Кюстином мысль о том, что русские — нация имитаторов, способная лишь копировать, а не созидать. Русскому народу, по словам Леруа-Больё, было отказано в оригинальности: «Россия имела достаточно соседей и отношений с ними, чтобы всегда оставаться в состоянии имитации. Она последовательно прошла от нравственного ига Греции и татар, литовцев и поляков, чтобы закончить игом немецким или французским. Постоянно пребывая в состоянии интеллектуального вассалитета, копируя иностранные обычаи, идеи и моды, она была почти бессильна приспособить к себе чужие институты и сделать их национальными»[1434].

Как видим, Леруа-Больё воспроизводит устоявшиеся клише: Россия — страна без истории, без прошлого, не знавшая ни Ренессанса, ни Реформации, ни великих потрясений Нового времени. Неспособная к созиданию, она лишь копирует внешние элементы. Самая поразительная вещь в русской истории, по словам исследователя, — это её «крайняя бедность и бесплодность». Россия, несмотря на сложную судьбу и потрясения, «избежала великих религиозных или интеллектуальных движений, она не прошла через великие социальные или политические эпохи, которыми была отмечена бурная и насыщенная жизнь западных народов»[1435].

Как отмечает Г. Меттан, «несмотря на свою декларируемую прорусскую позицию, Анатоль Леруа-Больё активно эксплуатирует стереотипы, рождённые в ходе либеральных антирусских дискуссий <…> По его мнению, России можно симпатизировать, но это не сделает её менее отсталой. В этом смысле автор выступает как настоящий представитель европейского прогресса и американской демократии, что неудивительно в разгар колониальной экспансии»[1436]. Это понимают и историки, России не симпатизирующие. Как утверждает А. Безансон, Леруа-Больё решил «стать для этой страны разом и Тэном, и Токвилем; впрочем, не следует забывать, что Леруа-Больё был сторонником русско-французского союза и своей книгой готовил умы к приятию этого союза. Однако, если прочесть его повнимательнее, становится понятно, что, несмотря на всю учтивость его тона, иллюзий насчёт России он не строит»[1437].