Русофобия. История изобретения страха

Конечно, императрица Екатерина Великая мечтала, чтобы Константинополь снова стал православным, и вовсе не случайно назвала внуков Александром и Константином, планируя одного из них усадить на константинопольский престол. Как отмечает ведущий российский византинист академик И.П. Медведев, уже при Екатерине II стали возникать сомнения в целесообразности этого намерения. Постепенно идея вернуть Константинополь, сделать его русским и посадить на его трон представителя династии Романовых сошла на нет[737], однако европейцы по-прежнему воспринимали эти мечты как реальные замыслы российских государей, что отчётливо проявилось в годы Крымской войны.

Но вернёмся к памфлету Эванса. Он примечателен ещё и тем, что в нём автор предложил самый ранний из детальных планов расчленения Российской империи, и именно к этой идее британское правительство вернётся в годы Крымской войны. Эванс выступал за превентивную войну против России, предлагая напасть на её наиболее уязвимые территории: Польшу, Финляндию, Чёрное море и Кавказ[738]. Эти идеи спустя несколько лет будет развивать Д. Уркварт.

Памфлет Эванса привёл к всплеску антироссийских настроений в Великобритании и способствовал усилению противоречий между союзниками, однако на политический курс английского правительства существенного влияния не оказал[739].

Аналогичный вывод можно сделать и относительно Франции, где антирусские настроения общественности расходились с позицией властей, которым в это время было выгодно сближение с Россией, свидетельством чему является план главы французского кабинета князя Ж. де Полиньяка (1829). Согласно этому плану предполагалось совместными усилиями основательно перекроить карту Европы: Россия будет укреплять свои позиции в Константинополе, а Франция расширит свои территории в Европе. Кроме того, Франция получила бы поддержку императора Николая Павловича при подготовке экспедиции в Алжир. «Быть русским, — писал известный политик тех лет Луи Моле, — это единственная манера вести дела во Франции»[740]. Однако о грандиозном плане Полиньяка император Николай I узнал уже после заключения Адрианопольского мирного договора, когда проект потерял своё значение.

Как писал Ш. Корбе, можно только предположить, как бы развивались русско-французские отношения, если бы не Июльская революция 1830 года[741], серьёзно изменившая как ситуацию в Европе, так и взгляд на Россию.

Глава 6. ОТ СТРАХОВ ФАНТАЗИИ К РЕАЛЬНОЙ РУСОФОБИИ

Июльская революция и восстание в Царстве Польском 1830–1831 годов: страх перед русским «Аттилой» Николаем I и ненависть к России как изнанка «любви» к Польше

Через пятнадцать лет после окончания Наполеоновских войн Россия, стараниями императора Александра I не допустившая превращения Франции во второстепенную державу и содействовавшая принятию либеральной Хартии, стала восприниматься как угроза либеральным принципам. На Российскую империю, разрушившую планы Наполеона установить мировое господство, начинают смотреть как на силу, способную утвердить за собой статус мирового гегемона.

Поначалу европейцы занимались изобретением страха пред Россией, нагнетая его, преувеличивая «русскую угрозу», а к 1830-м годам, после Июльской революции во Франции, подавления восстания в Царстве Польском, а также после заключения Ункяр-Искелесийского договора негативный настрой в отношении России постепенно приобрёл массовый характер. Именно тогда Францию и Великобританию охватила настоящая эпидемия русофобии, о чём писали английские радикалы, говоря о её распространении как опасной болезни. Это совершенно справедливо, поскольку страхи распространяются столь же быстро, как настоящие инфекции, а в условиях активного развития прессы эти фобии, зачастую искусственно созданные, получают вполне реальные очертания.