Русофобия. История изобретения страха

После подавления восстания его лидеры и многие участники эмигрировали в Западную Европу и вскоре осели там, прежде всего во Франции и Великобритании. Князь Чарторыйский, «некоронованный король Польши», после подавления восстания обосновался сначала в Лондоне, где попытался убедить британское правительство вмешаться в события и, если необходимо, начать войну против России. Однако, разочарованный бездействием британцев, осенью 1832 года он отбыл в Париж[753], поселился в особняке Ламбер, ставшем центром польской эмиграции.

Именно поляки в последующие годы не раз поднимали мощную антироссийскую волну и формировали общественное мнение о России[754]. А читатель помнит, что ещё со времён Ливонской войны именно они являлись основным источником крайне недостоверных сведений о нашей стране, находивших отклик у поло-нофильски настроенной европейской общественности[755]. Как верно отметил М. Малиа, «чем больше Польша казалась мученицей, тем больше Россия представлялась палачом»[756] .

Князь Чарторыйский и общество особняка Ламбер сыграли важную роль в развитии французской русофобии в 1830-1840-е годы. Чарторыйский поддерживал активные связи с британскими политиками и дипломатами, призывавшими к войне с Россией. Главный агент князя Чарторыйского в Лондоне, его племянник Владислав Замойский[757], контактировал с английским послом в Османской империи лордом Джоном Понсонби и сторонниками Д. Уркварта и даже помогал им финансировать авантюру со шхуной «Виксен», о чём речь пойдёт впереди. Как отмечает О. Файджес, именно Чарторыйский сыграл значительную роль в англо-французском сближении накануне Крымской войны[758].

Все последующие годы Польша являлась важным элементом внутриполитической жизни Франции, а польский вопрос не сходил с повестки дня во французском парламенте. Так, на январской сессии 1834 года известный политик тех лет Н.-А. Сальванди сравнил действия России в восставшей Польше с политикой Чингисхана и Тамерлана, находя действия России ещё более жестокими. Другой известный политик левого направления, Л.П.Э. Биньон, торжественно заявил, что «день, когда поляки сами скинут свои цепи или когда другие нации освободят их от давящего на них кровавого ига, будет днём, когда цивилизация восторжествует над варварством»[759].

В Париже дело поляков активно пропагандировал поэт Адам Мицкевич (1798–1855). После подавления польского восстания он жил во Франции на правах политического эмигранта, публиковал свои работы, женился. Образ Полыни-мученицы глубоко укоренился во французской католической мысли во многом благодаря работе Мицкевича «Книга польских пилигримов», которую перевёл с польского и снабдил предисловием граф Мон-таламбер. Она была опубликована с добавлением поэмы «Гимн Польше», автором которой был священник и писатель Фелисите де Ламенне[760]. В 1840 году специально для Мицкевича с целью поправить его материальное положение была создана кафедра славянских языков и литературы в Коллеж де Франс. Как отмечает П.П. Черкасов, создание этой кафедры являлось «свидетельством общественного внимания к польскому делу»[761]. Однако лекции Мицкевича с каждым годом приобретали всё более скандальный характер, власти были недовольны проповедью славянского мессианства, и дело кончилось тем, что весной 1844 года французское правительство распорядилось приостановить курс Мицкевича. По словам историка Жюля Мишле, «Мицкевич начертал общий очерк жизни славян, а затем, перейдя к деталям, с восхитительной ясностью осветил нам истинный характер русского правительства. Он пошёл бы и дальше, но ему не позволили. Кафедру у него отняли»[762]. За четыре неполных семестра с 1840 по 1844 годы Мицкевич прочёл более ста лекций, которые были опубликованы в пяти томах под названием «Славяне»[763]. Как справедливо отмечает О. Б. Неменский, научного значения эти лекции не имели, однако стали крупным событием польского самосознания и польской национальной идеологии в XIX веке, а также важным источником информации французов по русскому и польскому вопросам[764]. Мицкевич сравнивал поляков и русских («москалей») как два во всём противоположных народа, называя их «двумя враждебными партиями» славянского мира: «две религии, два диалекта, два алфавита, две диаметрально противоположные формы правления»[765].