Русофобия. История изобретения страха

Итак, в конце июля 1830 года король Карл X Бурбон лишился трона. Характерно, что самодержец Николай I предупреждал своего венценосного брата о том, что нарушение Хартии повлечёт за собой катастрофические последствия для страны. Конечно, император Николай Павлович, убеждённый защитник принципа легитимизма, считал Июльскую революцию, приведшую к власти либерального «короля-буржуа» и «короля-баррикад» Луи-Филиппа Орлеанского, нарушением легитимных порядков в Европе, а самого короля французов считал узурпатором трона. Более того, в эмоциональном порыве он хотел осуществить вооружённую интервенцию во Францию с целью восстановления на престоле Карла X[742]. Только после того, как эта идея не нашла отклика в Пруссии и Австрии и великие державы постепенно признали режим Луи-Филиппа, император был вынужден присоединиться к европейским государям, однако до конца своих дней никогда не называл Луи-Филиппа «государь, брат мой», как это было принято между монархами[743]. Пришедшие к власти либералы-орлеанисты, сторонники короля Луи-Филиппа Орлеанского, отныне видели в императоре Николае I грозного идеологического противника. Под воздействием либеральной пропаганды миф о «просвещённом деспотизме» уступил место мифу о «деспотизме азиатском». Именно в это время наблюдается активное противопоставление самодержавной России либеральной Европе, а противостояние между революцией и Россией, по словам Ф.И. Тютчева, становится ключевым[744].

После Июльской революции французы всерьёз опасались вторжения русских войск на территорию Франции с целью восстановления династии Бурбонов. Они искренне полагали, что только разразившееся восстание в Царстве Польском на целый год поглотило всё внимание и силы императора Николая I и в итоге спасло Францию от военного вмешательства России. А под влиянием того, что Николай Павлович был готов оказать помощь и нидерландскому королю в деле подавления революции в Бельгии, страх перед русскими в Европе возрос ещё больше.

* * *

Июльская революция стала катализатором революционного движения в Европе. 29 ноября 1830 года началось восстание в Варшаве. События в Царстве Польском вышли за пределы внутренней российской проблемы и стали объектом пристального внимания и политических дискуссий во всей Европе.

Для среднестатистического француза и англичанина поддержать восстание в Польше означало благоприятствовать развитию демократической идеи в своей стране. Однако король французов Луи-Филипп был вовсе не склонен вмешиваться в решение польского вопроса, считая его внутренним делом России. Как и случае с Русско-турецкой войной, политика французского правительства расходилась с общественным мнением. Власти, конечно, тоже были настроены полонофильски, но Луи-Филипп, желая быть признанным полноправным монархом, не имеющим намерения раздувать пожар революции и заниматься её экспортом, отказался от оказания вооружённой помощи полякам, полагая, что это могло привести Францию к войне с Россией, а следовательно, с Австрией. Поэтому министр иностранных дел генерал Орас Себастьяни заявил о невмешательстве Франции в дела Польши.

Французские власти подходили к польской проблеме с рациональных позиций. Как отмечал французский исследователь Р. Мартель, «министры наших королей имели в виду исключительно интересы своей страны и никогда не руководствовались соображениями сентиментального свойства. Они были хорошо информированы о том, что происходит в Польше; они холодно осуждали происходящее там и оказывали ей поддержку в самой незначительной степени». Историк делал вывод: «Польша была средством, а не целью, объектом сделок, разменной монетой даже для Франции», и если «во внешней политике Франции „польский вопрос" всегда был подчинён собственным государственным интересам, диктовавшим постоянные компромиссы с другими участниками европейского концерта держав», то «во французском гражданском обществе издавна существовала искренняя солидарность с народом Польши, мечтавшим о национальной независимости»[745]. Такое противоречие отчётливо проявилось в ходе восстания 1830–1831 годов.

Аналогичная ситуация сложилась в Великобритании. Глава внешнеполитического ведомства лорд Г. Дж. Пальмерстон симпатизировал полякам и присоединился к осуждению императора Николая I, однако, принимая во внимание позицию Австрии и Пруссии, также владевших частями Польши и потому едва ли склонных выступать против России, решил, что было бы неосторожным навязывать точку зрения английского кабинета силой оружия. Как и король Луи-Филипп, Пальмерстон опасался подвергать Европу риску всеобщей войны[746].