Русофобия

— Всю мою молодость я помню гвалт отвратительной, совершенно фальшивой пропаганды. Для меня было важно не то, согласен ли я с диктатурой пролетариата, уничтожением частной собственности и т. д., а то, что я чувствовал: пропаганда эта лживая, люди, которые пишут, сами в это не верят. Но ведь главными лицами в этой пропаганде были евреи. Заславский, теперь забытый Кольцов — настоящая фамилия у него какая-то другая. И тот же Гроссман, который где-то подпольно писал свои обличительные романы, во время войны писал о героизме народа, его «аввакумовском духе». Судя по всему, он не верил в то, что писал, не любил народ, про который позже писал, что это «народ рабов». Не может же в одной груди два сердца биться. Значит, он писал — на заказ. Разве это не рабская душа? Он подписал Сталину письмо с требованием самой суровой казни для «врачей-убийц», то есть своих же собратьев по крови. Чему он верил? Чему не верил?

— Это не рабство, это, скорее, лицемерие.

— Человек, который готов по заказу лицемерить и делать это еще своей профессией, — что же может быть более рабским поведением?

— Почему такое ожесточенное сопротивление встречают любые попытки возрождения русского национального самосознания?

— Россия оказалась жертвой эксперимента. Когда произошла революция, сторонники коммунизма говорили — и это звучало как величайший комплимент, — что в России проводится блистательный эксперимент. Академик Павлов, великий ученый, жуткие слова сказал в виде тоста на каком-то банкете: «Я сам экспериментатор, ценю смелые эксперименты и поздравляю наших руководителей с одним из самых смелых экспериментов, которые делались в истории». (Может быть, это была ирония?)

Мне всегда казалось, что гнусностью являются эксперименты Павлова над собакой. А он приветствовал эксперименты над русским народом. Это происходит до сих пор. И сейчас над нами ставят эксперимент. Можно привести слова Гайдара, Бурбулиса, многих других, когда они говорят: то, что, мы делаем, — это смелый и решительный эксперимент. Как же можно проводить эксперимент над живым существом, которое имеет свои твердые взгляды, традиции? Оно не дастся. Чтобы провести эксперимент, нужно ввести наркотик, вшить какие-нибудь электроды. Чтобы он был покорным в этом эксперименте. Превращение России в такую покорную жертву эксперимента — это и есть уничтожение русского национального самосознания.

— С «Россией-рабой» в качестве наркотика?

— Достоевский больше ста лет тому назад говорил: они хотят заставить русского забыть о своей истории, а что было, того заставить всю жизнь стыдиться. Вот это и есть наркотик. И все продолжается до наших дней. Недавно вышла книжка «Ледокол», где автор с большим хвастовством говорит: я — палач. Я хочу уничтожить единственную еще до сих пор не оплеванную святыню, которая есть у русского народа, — его роль в Великой Отечественной войне. По-моему, это чисто рыночная реклама: вот я еще такой плевок сделал в Россию, которого никто не делал. Покупайте.

Когда организм ослабевает, в нем начинают размножаться бактерии, бациллы какие-то. Мне часто говорят: это же, мол, оскорбительно по отношению к русским считать, влияние различных меньшинств было сильно в революции. Но ведь от маленькой бациллы погибает большое животное, и никому не приходит в голову, оскорбительно это или нет. Тут противостояние совершенно на другом уровне. На чисто духовном. Когда численность дела не решает.

— Кстати, об участии евреев в революции. Об этом пишут мало и неохотно.

— Да нет. Сейчас много пишут. Иногда даже преувеличивая. Или пишут неаккуратно. Человеку хочется что-то такое высказать, и он хватает, не проверяя, любые факты.

— Но все-таки все сводят в основном к статистике: столько-то евреев было в правительстве, столько-то в ЧК. А глубокого анализа нет.

— Согласен. Мне кажется, когда дело касается такой великой трагедии в нашей истории (сколько людей пострадало в гражданскую войну, в коллективизацию, сколько погибло в лагерях!), недопустимо превращать ее в палку, чтобы бить друг друга в идеологической борьбе. Надо как-то благоговейнее относиться к этому. Как средневековый монах, который писал летопись. Он постился перед этим, молился, затем приступал. Надо потратить на изучение этого большую часть своей жизни, а тогда сметь об этом говорить. А сейчас часто пишут о нашей истории в полемическом газетном стиле.

— Игорь Ростиславович, нам ведь помимо склонности к рабству приписывают еще одну специфическую черту — жестокость. Мы что, единственные злодеи во всей истории?

— К сожалению, история состоит из жестокостей, вплоть до наших дней. Сама Библия полна невероятных жестокостей. Царь Давид клал людей под пилы, под железные топоры, бросал в известковые печи. Истребляли целые города, все, что дышит.

— А что это за история, в которой фигурирует 75 тысяч жертв?