Руссиш/Дойч. Семейная история

А после развала Союза, когда наступит лихое даже для дипломатов последнее десятилетие века, значительная часть консульских работников, прежде всего в новоиспечённых посольствах в странах СНГ, озолотится благодаря воцарившемуся в стране и в родном министерстве всеобщему бардаку. Среди тех, кому посчастливится построить в Подмосковье маленький, но уютный дворец, окажется и наш консул-советник, заблаговременно покинувший службу на рубеже смены политических эпох. Но даже после наведения относительного порядка на этом поприще и вынесения скромных наказаний для особо алчных деляг департамент консульской службы на долгие годы станет одним из магнитов, притягивавшим взоры любителей лёгкой наживы.

Василиса сохранила дружеские отношения с Шуриком. Через него она передавала письма в Германию с уже

наклеенными марками ФРГ. Надёжным людям только и требовалось опустить их в почтовый ящик. На 80-летие патриарха Васька постаралась сочинить целый проникновенный роман об удивительном переплетении русско-германских судеб и кровей, причём в исполнении не только царскими особами, но и их верноподданными.

Молва народная выдумала, будто русские и немцы – люди принципиально разные. Они, дескать, совсем не похожи – ни лицом, ни нутром. Да и к тому же что хорошо одним, то плохо другим. Чепуха всё это, утверждала Васька. Русские и немцы идеально дополняют друг друга, примерно так, как притягиваются противоположные полюса магнита. Никого в Европе ближе немцев у русских нет. Нигде их не поймут лучше, чем на германской земле. Итальянцы, говорите? Французы? Греки? Не смешите, люди добрые. Братья-славяне? Да они-то как раз всегда в ту сторону глядели, где им жизнь выгоду сулила. Ну, положа руку на сердце, разве не так?

Вся история русская последних трёх столетий развивалась под германской звездой. Ни одно другое европейское государство не подвергалось столь мощному германскому влиянию, как Россия. Ни один другой мировой язык не онемечен в такой степени, как русский. В какую другую страну, не считая Америки, прошло массовое переселение немцев? Германская кровь помешана с русской так плотно, как с никакой иной.

В истории сцепления судеб двух народов многое подзабылось. Но поскребите в России что-нибудь благотворное – в хозяйстве, промышленности и на транспорте, в сфере услуг, в образовании и науке, культуре и здравоохранении. Более чем вероятно, что обнаружите следы германских прародителей. С тяжёлой руки Петра Первого от них, немчурой называемых, немало пришло в Россию доброго и вечного.

Если когда-нибудь немецкий разум и русская душа соединятся в едином законном браке, по расчёту или по любви – не столь уж так и важно, предстоит прожить тому семейному тандему – Россия и Германия – долгую

и счастливую жизнь. А лучшим доказательством этого неоспоримого тезиса служит, по мнению Васюты, история, случившаяся с дедушкой Максом.

– Да здравствует, – торжественно провозглашала Василиса, – российско-германская дружба и её знаменосец – Максим Игнатьевич Селижаров-Шпрингдерхаузен!

В последние годы Макс трудился над мемуарами о своей жизни. Особое место в рукописи занимали детство и юношество на тверской земле. Младший брат Емеля ушёл в лучший мир, не пожелав поделиться с детьми и внуками сокровенным. Поэтому старший обязан хотя бы немножко рассказать о Занеможье, Кудыщах и Осташкове, помянуть добрым словом родителей Игната и Авдотью, изложить историю пребывания в плену и женитьбы на дочери Вильгельма Шпрингдерхаузена. Чтобы помнили, с чего всё начиналось. Чтобы будущие поколения продолжали начатую им и не подлежащую публикации семейную летопись.

Юбилей отметили громко, с участием Вилли Брандта и нового германского министра иностранных дел Ганса-Дитриха Геншера. Даже «Шпигель» удостоил торжество малюсенького сообщения.

Через несколько месяцев после празднования патриарх скончался. В один из последних своих деньков он попросил близких отвезти его в Кёльн, в район с удивительным названием «безумие». Макс хотел оживить некоторые воспоминания. Как русские военнопленные студенты после отречения царя в 1917 году прогнозировали свободное будущее родины. Как вспоминали Гоголя с птицей-тройкой и Пушкина с шоссейной эпопеей. Как деревенский паренёк из Осташкова искал работу в германском плену и неожиданно увидел на территории за колючей проволокой фургон со знакомой труднопроизносимой надписью, которая до конца жизни станет для него родной. «Этого не может быть, потому что не может быть никогда»…

Никаких следов некогда существовавшего лагеря времён Первой мировой войны не обнаружилось. Новый пе-

рестроенный город жил новой жизнью и не хотел вспоминать о горьких страницах своей истории. Ничто, кроме кладбища со скромным памятником погибшим советским людям, не напоминало о печальной главе прежних десятилетий и в боннском районе Дуйсдорфе. Всю жизнь Макс корил себя за то, что не вызволил из того зверского концлагеря своего племянника, названного братом Емельяном в его честь. А спасение было ведь так близко! Но кто же знал, кто знал?