Руссиш/Дойч. Семейная история

Тем временем дочку емельянову обуяло не только ощущение сострадания к германскому военнопленному. Двадцатилетняя Дина поняла, что впервые в жизни влюбилась. И самым дорогим для неё человеком стал Борис-Буркхардт. Не укрылось это влечение и от отца.

Окончание войны военнопленные встретили смешанными чувствами. Одни радовались скорому освобождению. Другие настраивались на ещё худшие времена – начиналась вполне заслуженная эпоха возмездия. Осташкову по старой привычке спустили разнарядку об отсылке «злостных нарушителей порядка и продолжающих придерживаться фашистской идеологии» в сибирские лагеря ГУЛАГа. Бориса эта участь, понятно, миновала.

Шло время. На тверскую землю возвращались солдаты из германского плена. Отец и дочь Селижаровы каждое утро ожидали, что к вечеру в их квартирке на Карловке объявится дорогой долгожданный гость – сын и брат Максим. Пролетели полтора года, но ни сам красноармеец Селижаров, ни уполномоченные им лица в дверь так и не постучались.

1947 год ознаменовал начало длительного и многотрудного процесса освобождения германских военнопленных. Никто тогда ещё не знал, что растянется он почти на десятилетку и завершится только в конце 1955 года после исторического во всех смыслах визита в Москву руководителя Федеративной Республики Германии Конрада Аденауэра. В качестве первого этапа советское правительство распорядилось отправить на родину нетрудоспособных и слабых здоровьем.

Селижаровы долго судили-рядили, как поступить с их подзащитным. Тот стал им почти родственником. Нарушая все приказы и инструкции, Емельян периодически приводил Буркхардта даже к себе домой. За четыре года существования лагеря убежать из него не удалось никому. Поэтому «нестандартные методы переубеждения» одного из пленных политруком никого не заинтересовали в должную меру.

В результате длительного обсуждения отец и дочь пришли к нелёгкому, но, с их точки зрения, единственно правильному решению. Накануне отправки эшелона со счастливчиками по железнодорожной ветке Бологое-Полоцк Селижаровы устроили прощальный вечер. Буркхардт, которому исполнилось четверть века, был на вершине блаженства. От радости предстоящего выхода на свободу он плакал навзрыд и никак не мог поверить в скорое завершение его военных приключений.

Вновь и вновь, используя выученную в лагере лексику, выражал признательность своим благодетелям – дяде Мише и Дине. Им, ещё недавно совсем незнакомым советским людям, самим пострадавшим в развязанной его родиной войне, он был обязан всем, что у него есть. Это они

сохранили ему жизнь и здоровье. Спасли его от встречи со старухой смертью, на которую пришлось натолкнуться 8 миллионам его соотечественников.

Теперь слово за ним. Но каким образом он может чем-то добрым ответить своим покровителям? Сейчас такой возможности нет. Но в будущем… Так что надо чуть-чуть погодить. Отношения между Советским Союзом и новой Германией обязательно восстановятся, и вот тогда он со своей стороны сумеет по-настоящему отблагодарить за такое милосердное к нему отношение.

– Русский плен меня сильно изменил. Я стал совсем другим. Моей второй жизнью я благодарен только вам, дядя Миша и Дина, – заверял немец. – Клянусь вам, что сделаю всё, что в моих силах, ради того, чтобы наши государства и народы подружились. И чтобы никогда больше с германской земли не исходила угроза войны.

Через месяц после отъезда Буркхардта дочь призналась отцу, что беременна.

– Бориска? – спросил отец.

– А кто ещё? – тихо ответила дочь.

– Когда?

– Недель пять назад. Когда он был у нас, а тебя срочно на службу вызвали. Только, пап, это не он виноват. Я сама хотела. А он-то как раз против был. Я упросила.

Глубоко вздохнул отец.

– Что делать-то будем? Многие видели ведь его у нас. Слухи пойдут. Сама знаешь, что с девками… такими бывает. Ох, несдобровать мне. И это прямо перед отставкой.

Емельяну Игнатьевичу шёл уже 43-й годок. Совсем молодой. Однако выслуга лет службы – аж ровно четверть века. По всем правилам пора на гражданку. Да вот только думал Емельян дотянуть до 50-летнего юбилея. А там можно и в спокойные штатские профессии подаваться. Столярное ремесло, поди, задремало в его душе не на всю жизнь. Руки, чай, не могли забыть то, чему в детстве учил отец.

– А может, пап, переехать нам куда-нибудь? – предложила дочь. – По службе нет никакой возможности?

И тут Емельяну опять подфартило. В Москве, видать, никак не могли определиться с оптимальной структурой НКВД. Наркомат периодически подвергали одному из четырёх арифметических действий – сложению, вычитанию, умножению и делению, в результате чего то тут, то там то появлялись, то исчезали новые должности.

Не успел Емельян подать рапорт на перевод, как тут же обнаружилось – на железнодорожную станцию в городе Георгиевске соседней Московской области требуется начальник линейного пункта милиции в звании майора. Быстро оформили документы на перемещение к новому месту службы, а заодно – неслыханная удача – на заждавшееся повышение в звании.