Руссиш/Дойч. Семейная история

Через полтора месяца весь нехитрый домашний скарб Селижаровых вместе с его владельцами сослуживцы погрузили в товарный вагон, и паровоз потянул его вначале к знаменитой станции Бологое, располагавшейся аккурат между Москвой и Ленинградом, а затем отправился прямиком к столице советской родины.

Глава VII

В Георгиевске Селижаровых встретили довольно приветливо. Поселили рядом со станцией в одноэтажном каменном доме на две семьи, принадлежавшем необъятному хозяйству влиятельнейшего министерства путей сообщения. Куда просторнее, чем в Осташкове, – три комнаты, кухня, коридор. Для двоих даже многовато – на вырост.

Вот только удобства располагались по русскому обычаю на улице. Колонка с водой – метров 50 от дома. Да обе печки по-прежнему требовали усиленного питания в виде уголька и дров. Тепло со стен больше не сходило – Ильича в кепке и железного Феликса в суконной фуражке подарили на память о совместной службе осташковским милиционерам. Выделили Емельяну рядом с вагонным депо участок для взращивания главного блюда тех лет – картошки. Огород надо было обрабатывать собственны-

ми руками. Прислугу, как любили повторять по поводу и без повода, отменили в 17-м году.

Дом дислоцировался напротив железной дороги. Емельяну было удобно – до работы сто метров. Линейный пункт милиции размещался в стареньком, но весьма просторном, в два этажа, вокзале. Работавший там допоздна буфет привлекал внимание многих горожан. Другой достопримечательностью служила парикмахерская на два кресла, куда сразу же устроилась Дуся.

Приученные к провинциальной тишине осташковцы с трудом привыкали к грохоту поездов и круглосуточной – по громкоговорителю – перекличке дежурного по станции с составителями, стрелочниками и путевыми рабочими. Однако вскоре приноровились и к новой обстановке – никакие паровозные гудки не могли выдернуть отца и дочь из крепкого сна.

Роль главного возмутителя домашнего спокойствия в то время исправно исполнял телефон. А звонил он частенько и почему-то пуще всего посередине ночи. После всего этого трезвона Емельян одевался и спешил на рабочее место. Дел у него было немало. Но в сравнении с опасной и щекотливой прежней работой выглядели все они пустяками – подрались в буфете, взломали придорожную лавку, украли чемодан. Сказка!

Дина готовилась стать матерью и прикидывала, как эффективнее обустроить их жизнь с отцом после рождения ребёнка. Предварительно хорошенько поразмышляв, решила она однажды затронуть деликатную тему.

– Пап, – осмотрительно заговорила она, – после маминой смерти прошло пять лет. Мы с тобой по-прежнему её любим и, разумеется, сохраним о ней память до последних дней. Если останемся жить здесь, в Георгиевске, то непременно перевезём сюда, как ты хотел, её прах. Но жизнь ведь продолжается. Ты – по всем меркам молодой человек, только приближающийся к зрелому возрасту. Может быть, тебе, пап, подумать о женитьбе? Если ты на меня оглядываешься, то я совсем не против и даже больше – проголосовала бы обеими руками.

Емельяна Игнатьевича самого иногда терзала мысль о повторном браке. Но каждый раз он гнал её прочь. Как такой шаг вписывался бы в его незыблемое чувство верности родной Зинушке? И, конечно, как посмотрела бы на такую затею его любимая дочь? Главным своим жизненным ориентиром он считал безусловное сохранение гармонии отношений с Дусей, оставшейся для него самым близким и дорогим человеком. И вот теперь, после того как она сама враспашку высказала мучившее его душу сокровенное чувство, он, наконец, позволил себе погрузиться в реальные размышления относительно поиска новой спутницы жизни.

Поиски те оказались очень даже недолгими. Приглянулась ему в станционном буфете, что в паре десятков метров от кабинета милиции, женщина его лет – бойкая и добродушная. Звали её Вера. Война проклятая искривила и её личную линию жизни – как и у миллионов соотечественников. На фронтах Великой Отечественной погибли и муж, и сын. Смысл дальнейшего существования на этой земле она видела разве что в окормлении пассажиров проходящих поездов бутербродами с засохшим сыром в сопровождении гранёного стакана с малосъедобным ячменным кофе. Ассортимент других товаров поступал на продажу нечасто.

О повторном замужестве она даже не задумывалась. Да и мужиков её возраста в послевоенном городе насчитывалось раз-два и обчёлся. Те, кому посчастливилось вернуться с войны живыми, невредимыми часто не были. В поездах, да и на улицах Георгиевска бродяжничали искалеченные войной фронтовики, без рук и ног, брошенные на произвол судьбы социалистическим государством. Тем самым, которое они защищали ценой собственной жизни. В конце 1947 года Сталин отменил празднование Дня Победы 9 мая в качестве нерабочего дня. Бессемейных инвалидов особенно неприглядного вида высылали на дальние спецпоселения, дабы те не портили радужную картину благодатной послевоенной жизни.

Поэтому когда новый начальник милиции – без всяких вроде полагавшихся ухаживаний – вдруг предложил ей начать совместную жизнь, женщина откровенно растерялась.