Руссиш/Дойч. Семейная история

А когда пошли в школу, Васёна на два годика раньше брата, не могли на них нахвалиться и все учителя. Оба принадлежали к той доминирующей части советской молодёжи, которая и спустя годы с удовольствием вспоминала своё школьное коммунистическое детство – пионерские лагеря, туристические походы с ночёвкой в палатках и готовкой на костре гречневой каши со сгущёнкой, дежурство по школе и влажные уборки собственного класса, добрые оплеухи строгих учителей, потасовки на переменках, школьный театр, вечера танцев каждую последнюю субботу месяца, новогодние ёлки с увлекательными представлениями, праздничные шествования стройными колоннами вдоль трибуны с пузатыми руководителями города и многое, многое другое.

Ваську отличал от Максима бурный темперамент. Младший братишка имел куда более спокойный и размеренный характер и показывал образец послушности и примерного поведения. Сестру это раздражало, и ей приходилось частенько брать на себя роль главного защитника интересов семьи Селижаровых. Сама Василиса демонстрировала нрав неугомонный, шебутной, чем нередко приводила в замешательство родных. На стене в спальне у деда долгое время висел важный, выполненный детским подчерком документ, помещённый в красивую рамочку под стеклом: «Расписка дана настоящая в том, что я, Василиса, обещаю больше не устраивать истерик и не обижать дедушку Меля. В.Б. Селижарова, 7 сентября 1955 года».

Вплоть до восьмого класса Васька и Максимка учились только на «отлично». Оба стали заводилами в своих школьных коллективах. Оба стремительно развивались и умственно, и физически. Не было им равных во всевозможных олимпиадах и спартакиадах, сборах металлолома, макулатуры и золы.

Вначале похаживали в кружки Дома пионеров – танцевальный и драматический. На концертах в горбольнице и санатории, клубах местных заводов и фабрик, районном доме офицеров, на смотрах художественной самодеятельности срывали самые оглушительные аплодисменты. Огромным успехом у георгиевской публики пользовались блистательные стихи Агнии Барто в исполнении брата и сестры. Один из них – «Володин портрет» – сразу после его объявления со сцены встречался громким одобрительным смехом. Володей звали первого секретаря горкома партии, который сообразно кремлёвским правителям насаждал в городе свой маленький культ личности. И слушатели искренне считали, что талантливейшая поэтесса сочинила свой стих про него, Вовку, желающего использовать любую возможность для того, чтобы продемонстрировать значимость собственной персоны.

В свою очередь Васька специализировалась на «Любочке», ещё одном выдающемся произведении Агнии Львовны. «Кто не знает Любочку? Любу знают все!» – на

этом месте она по совету руководителя драмкружка, большого поклонника системы Станиславского, делала небольшую паузу, дабы зал проникся пониманием и оценил сказанное овацией. Любовь Николаевну Яровую, третьего – по идеологии – секретаря горкома комсомола, будто сошедшую с бессмертной оды коммунизму – пьесы Тренёва «Любовь Яровая», в Георгиевске на самом деле знали все.

25-летнюю партейную девушку сочных крестьянских кровей с длинной косой и вплетённым в русые волосы белым, как у пионерки, бантом почти ежевечерне видели с красной повязкой на руке на местных бульварах или городской танцплощадке. Любочка гневно стыдила подведомственных комсомольцев за попытки прилюдно целоваться или изображать в танце тлетворную западную идеологию типа чарльстона.

На праздник воскресения Христова Яровая, конкурируя с центральным телевидением, транслировавшим в предпасхальный вечер суперпопулярную передачу «Мелодии и ритмы зарубежной эстрады», собирала молодёжь на концерт звёзд местного значения, дабы та не окрылилась идеей посещения крестного хода. Но мероприятие давало эффект с точностью до наоборот. Концерт в согласии с городским распорядком заканчивался в одиннадцать, и слушатели-атеисты валом валили к близлежащей церкви.

Ничего не скажешь – чтецами Васюта и, в особенности, Максим показали себя отменными. Если у гороно поручалось подготовить силами школьников торжественное приветствие очередному собранию партактива города, то кто мог лучше других продекламировать стихи Михалкова и Маяковского о верности советской молодёжи заветам Ильича? Конечно Селижаровы! Потом, когда пришло время, увлеклись брат с сестрой спорами «физиков» и «лириков» в молодёжном клубе при городском Доме культуры.

В 60-е годы по всей стране образовалось множество народных театров – хорошее, правильное сотворилось дело. Жаль, что со временем сошло оно на нет. Появился такой театр и в Георгиевске. Весь город рыдал на сенти-

ментальных пьесах Алексея Арбузова и Афанасия Салынского. На эпизодические роли в «Барабанщице» и «Иркутской истории», которые шли повсеместно – от Бреста до Владивостока, пригласили Максимку А в спектакле для детей «Цветик-семицветик» Валентина Катаева он и вовсе блистал как суперзвезда. И знатоки взаправду предсказывали парню неплохие артистические перспективы.