Русская апатия. Имеет ли Россия будущее

Наверное, у марксистов, особенно у большевиков, были особые мозги. Их вера в неизбежность смерти мира капитализма и собственно неизбежность победы мировой пролетарской революции была настолько сильной, что делала их слепыми во всем, что касалось очевидных, негативных последствий их настырного желания во что бы то ни стало ускорить приход к власти немецких братьев по Коминтерну. Если, на мой взгляд, верно утверждение Э. Нольте, что «страх бюргерской Германии перед грядущей коммунистической революцией в стране» сыграл бульшую роль в приходе Гитлера к власти, чем потрясения кризиса конца 1920-х – начала 1930-х годов, то нельзя не видеть, что тактика КПГ, руководимой Москвой, делала все возможное и невозможное, чтобы эти страхи усиливать. Не забывайте, накануне прихода Гитлера к власти в начале 1933 года, в январе-феврале, появились слухи о том, что коммунисты готовятся к гражданской войне, слухи о тайных поставках оружия из СССР и даже о планах поджогов немецких церквей и музеев. И именно потому, что у немцев, в отличие от русских, было больше развито национальное сознание, сознание ценности своей истории, культуры, большевистская, коммунистическая идея «разрушения до основания старого мира» действительно воспринималась ими как «смертельная опасность», существовала эмоциональная почва для прихода к власти фашистов как защитников национальных святынь. Фашизм, потом национал-социализм – это на самом деле действительно особое, «неподмененное» место в рамках неизбежного антибольшевизма, не только как итальянского или немецкого, а как общеевропейского явления. Такова правда, которая до сих пор не проникла в наше русское, все еще коммунистическое сознание. Раз появилось учение, практика, отрицающая коренные условия европейской цивилизации нового времени, отрицающей частную собственность, буржуазное право, национальное государство, должна была родиться консервативная идеология, идеология защиты всех этих опор буржуазной цивилизации. На правом фланге этого антибольшевистского фронта неизбежно должен был появиться радикальный консерватизм, радикальный национализм как реакция на радикальный интернационализм. Если Муссолини со своим «третьим путем» был просто фашист, то Гитлер со своим болезненным антисемитизмом был фашист радикальный. Болезненный антисемитизм Гитлера придал фашизму уже пещерный, биологический расизм.

Конечно, в книге Эрнеста Нольте, из которой я позаимствовал все приведенные выше факты, свидетельствующие о несомненном влиянии вполне реальной угрозы советизации Европы на появление национал-социализма Гитлера, есть определенный перекос. В этой книге угроза советизации Германии откровенно доминирует над всеми другими факторами, действительно породившими национал-социализм. Наверное, пангерманизм, идея превосходства арийской расы тоже сыграли громадную роль в появлении национал-социализма. Наверное, если бы не было Версаля, не было бы оскорбленного поражением в Первой мировой войне достоинства немцев, то не было бы и таких страхов, как страх оказаться под властью немецких большевиков.

Философия смерти объединяет национализм и революционный марксизм

Николай Бердяев уже во второй половине тридцатых годов прошлого века обратил внимание, что эти две, на первый взгляд, враждующие идеологии роднит и антигуманизм, и антидемократизм, и, конечно же, болезненная жажда разрушения и смерти. У большевиков, у Ленина «право индивидуальной свободы» уступает интересам трудящихся. У Гитлера «право индивидуальной свободы должно отступить на задний план перед обязанностью сохранения расы»[144]. Бердяев обращал внимание, что для Ленина как большевика характерно и отсутствие веры в человека, веры в первенство «духа и свободы», характерна ненависть к свободе, то есть все то, что появится позже у национал-социализма.