Русская эмиграция в борьбе с большевизмом

Могу только отметить, что в аресте Линицкого виноват он был сам. Известная работница НТС Мария Дмитриевна Пепескул (недавно выпущенная из Сремско-Митровацкой тюрьмы по приказу Тито в Югославии после 10-летнего в ней пребывания) сообщила о нем в полицию. Пепескул в обществе Комаровского и Линицкого была на каком-то русском вечере. Линицкий воспользовался ключом от ее комнаты, временно удалился с вечера и открыл ее комнату, перерыл какие-то бумаги, и это обнаружила Пепескул.

Рассматривая деятельность многих агентов, я должен упомянуть про одного провокатора, который погубил много национальной русской молодежи. Это господин, он же полковник Симин ский{113}, бывший одно время начальником политического отдела штаба генерала Врангеля в Крыму. Он, будучи в командировке, не вернулся в штаб Врангеля, и покойный генерал в своих воспоминаниях, изданных уже в эмиграции, об его преступном бегстве указал конкретно.

Прошли года. Наступил 1941 год. 22 июня 1941 года немцы врываются в советскую Россию, и в эти дни Симинский показывается в Белграде, вербует массу русской жертвенной молодежи, якобы для пропаганды против коммунизма и Сталина в тех районах, которые оккупированы и будут заняты германскими войсками.

Молодежь живо откликнулась на этот призыв, веря в его неподдельную искренность. Обедая в этот день у своего знакомого полковника М-ва на Четнической улице Сеньяка, я застал очень нервно и возбужденно настроенных молодых людей. Они собирались куда-то в далекий путь. Все приготовления к путешествию обставлялись с какою-то таинственностью. Единственно, что мне удалось узнать, это то, что их завербовали немцы для пропаганды среди пленных и жителей через Симинского. Разговорившись с одним молодым, человеком, я заметил, что Симинский не внушает мне доверия и что об его особе можно прочесть в воспоминаниях Врангеля.

Этот молодой человек на меня накинулся, упрекая всех стариков в том, что они всю эмиграцию занимались «пимом», т. е. панихидами, интригами и молебнами, а когда молодые силы, отряхнув эмигрантскую плесень, хотят приступить к национальной работе, то, вместо поддержки со стороны старого элемента, слышится только критика, проникнутая полным пессимизмом.

Дальнейшая судьба посланных Симинским молодых людей была поистине трагична. Немцы порешили сделать из них только шпионов. Молодежь от этой работы категорически отказалась. В результате явились расстрелы, аресты и другие репрессии за невыполнение германских требований. Акция провокатора Симинского провалилась окончательно. Оставшиеся в живых русские молодые люди, за исключением тех, кто еще томился в немецких тюрьмах, были отправлены в Белград, и там под страхом военно-полевого суда запретили что-либо рассказывать им про свою «командировку». К сожалению, этот провокатор Симинский после оккупации немцами Югославии вернулся в Белград.

В дни его работы в Белграде он нашел убежище на вилле одного почтенного русского генерала в Топчидере, имевшего к нему доверие. Симинский и после провала акции с вербовкой молодежи под прикрытием гестапо продолжал свободно проживать в Белграде. В дальнейшем он продолжал служить в разведке одного из государств и в заключение был арестован французской контрразведкой после Второй мировой войны в районе Боденского озера, где и ликвидирован.

Владикавказец {114} Пути-дороги {115}

Карпуша Захаров при рождении получил имя святого, которого праздновали в тот день, в который он родился. Таков был порядок у староверов, и такова была традиция в семье его матери. Она всемерно старалась воспитать своего единственного сына в православной вере.

Первые три года своей жизни, как ему потом рассказывали, он все время лежал без движения в своей детской кроватке, не живя и не умирая, чем приводил в сокрушение свою мать и отца. Но его тетушки и дядюшки были более равнодушны и откровенны, говоря: «Не жилец он на белом свете, хотя бы его Господь Бог бы прибрал; не мучился бы сам, да и других бы не мучил». Доктора, не находя никакой видимой причины его болезни, отказались его лечить.

К концу третьего года его безнадежного состояния вдруг, без всякой видимой причины, неожиданно для всех его близких, Карпуша стал заметно поправляться. Любовь матери к своему ребенку и горячая молитва сделали то, что не под силу было докторам и лекарствам. Ребенок стал оживать и развиваться самостоятельно, хотя все же на всю свою жизнь он остался не вполне физически крепким, сохранив за собой кличку «задохлика».

Тихо, в семейной обстановке, протекала первая пора его детства. Первое сознание своего бытия у него относится к концу третьего года его лежания в кроватке, тихо, одиноко, в его детской комнате, что запечатлелось в его свежей памяти на всю его жизнь.

Его прадед был полковником небольшого Волжского Казачьего Войска, имевшего в те давние времена своим центром село Дубовку, расположенное на правом, нагорном берегу Волги, севернее города Царицына, нынешнего Волгограда.