Русская эмиграция в борьбе с большевизмом

Однажды заслуженный коммунист, зная, что на водокачке у Захарова бывают сосланные священники и старики из заключенных, зашел и обратился к нему со следующими словами: «Захаров, я читал ваши священные книги и Апокалипсис, где говорится о четырех конях. «Вот вышел сначала конь белый, а после конь рыжий, и сразились всадники на этих конях». Я думаю, это говорится здесь о вас, белых, и о нас, красных, и о нашей гражданской войне, в которой мы победили вас. Затем выходит конь вороной, а это я считаю, что здесь говорится о нашем голоде в 1921 году, и мы это пережили. Но вот выходит четвертый конь, конь бледный, и имя ему смерть. Здесь уже и мы бессильны».

На его лице выразилась унылая безнадежность. Присутствующий при этом разговоре Лев Ефимович Катанский сказал ему: «Друг мой, это бессилие и боязнь у вас перед бледным конем оттого, что у вас нет любви к человеку и вы хотите людей насильно сделать счастливыми. Но насильно мил не будешь – так говорит русская поговорка. Вы это знаете, поэтому-то и боитесь смерти. А Любовь совершенная не имеет страха, потому что она сильнее смерти. Смерть властна только над телом, над материей, но не над Духом Любви совершенной. Вы в эту Любовь сами не веруете и другим запрещаете, заставляя людей силой верить в бездушную материю, которая и есть ваш бог». Заслуженный коммунист улыбнулся и сказал, выходя: «Эх, Лев Ефимович, голубиное ты сердце!» Что он хотел этим сказать? Свое одобрение или свое осуждение? Скорее всего, свое удивление, что, несмотря на все содеянное ими окаянство, есть все же на Руси люди с голубиным сердцем. А с базаровским представлением, что из тебя после смерти вырастет только лопух, однако, умирать как-то обидно, а верить в Любовь совершенную, побеждающую смерть, – запрещает партия. Вот тут-то и получается трагизм положения, от которого одни лечатся водкой, а другие чем-либо иным, кто как умеет.

Наибольшее количество осужденных в политических лагерях – люди по 58-й статье, по пункту 10 и на 10 лет. В лагерях их попросту называют «болтунами». Вина их в том, что одни имели смелость, а другие – неосторожность высказать свои суждения, не созвучные с советской властью. Однажды, в разговоре о минувшей Второй мировой войне, молодой советский заключенный, зная, что Карпуша русский эмигрант, сказал ему: «Что же вы думаете, выиграли бы мы войну, если бы не пообещали народу распустить колхозы и открыть церкви да если бы не помогла бы нам Америка машинами и продуктами питания? Одними погонами да орденами, что на нас надели, многое не сделаешь!»

Так живя и работая в этом Приполярном крае, через семь лет заключенные узнали, что железная дорога, протяжением в 700 километров через тайгу, от станции Тайшет через Братск и далее на северо-восток до большой реки Лены, закончена. Но сколько полегло здесь русских и японцев при постройке этого пути – знают только тайга да советская власть, но они молчат.

И вот настал долгожданный день, когда Захарову сказали идти в контору лагеря оформляться на освобождение. Десять лет тому назад, когда его на Урале утешал какой-то заключенный тем, что только первые десять лет трудны, а потом привыкнешь к этой жизни, – тогда это казалось ему совершенно невозможным, а теперь он убедился, что эти десять лет он все-таки физически смог выдержать, но привыкнуть к такой жизни он не смог и не старался. Тогда ему казалось, что если и настанет для него день освобождения, то этот день будет каким-то особенным, необычным, с ярко светящим, по-иному, солнцем. Но в действительности оказалось это много проще.

Безучастным тоном надзиратель сказал Захарову идти в контору, так же, как обычно говорили заключенным идти с вещами на очередной этап. Жизнь в лагере продолжала идти своим прежним порядком, но в сердце Карпа уже вспыхнула радость бытия. Хотя будущее еще было в полном тумане неизвестности, но, какое бы оно ни было, все же хотелось верить, что будет лучше настоящего.

Надзиратель вывел группу освобожденных за ворота лагеря, в которой был Захаров и еще один эмигрант из Парижа, Дмитрий Сергеевич Нестеров, указал на двухэтажный вдали дом и сказал: «Идите туда и там получите дальнейшее направление», а сам ушел обратно в лагерь. Оставшись без обычного конвоя, сопровождавшего в течение десяти лет каждый шаг заключенного, никто сначала не решался двинуться к указанному дому, настолько для всех это было необычно – после десяти лет каторги стать вновь, как и раньше, до лагеря, свободным человеком.

Потоптавшись на месте, стали говорить друг другу: «Ну что, пошли, что ли?» Здесь Захаров получил справку о том, что он отбыл 10 лет советских каторжных лагерей по 58-й статье с перечислением пунктов, а также ему выдали направление к месту его принудительной высылки, на 5 лет, в красноярский Край, в Хакасскую область, в местечко Шира.