Каков бы ни был спор там,
Но вывод мой таков:
Россия будет с портом,
Хотя и без… портов.
Мотивом к упразднению Шлиссельбургской кр<епости> послужило то, что на содержание ее тратилось 200 000, при наличности только 30 «номеров».
Из газет
Уничтоженью Шлиссельбурга
Напрасно радовались мы,
Крича, что подле Петербурга
Не будет более тюрьмы.
Друзья, напрасно столько шуму:
Ведь, упразднивши сей «приют»,
На сэкономленную сумму
Пять лишних тюрем заведут.
Свобод мы много в наше время
Внесли в истории анналы;
Спихнув с себя цензуры бремя,
Горды газеты и журналы,
И клохчут ныне, словно куры,
Кичась яичком-«манифестом»,
Без предварительной цензуры,
Но… с предварительным арестом.
Печатай книги и брошюры,
Свободой пользуйся святой
Без предварительной цензуры,
Но с предварительной тюрьмой.
Нельзя писать: о бюрократе,
Об офицерстве, о солдате,
О забастовке, о движенье,
О духовенстве, о броженье,
О мужике, о министерстве,
О казни, о казачьем зверстве,
О полицейских, об арестах,
О грабежах, о манифестах!
Но остальное все печать
Должна сурово обличать!
Когда ж напишешь — просмотри
«128» и «103»…
Нам цензор встарь давал «уроки»,
И как бы цензор ни был строг,
В статьях обычно были строки,
И мы читали между строк.
Теперь беру газет я груду,
Но в них зияют «островки»:
Как между строк читать я буду
Статью, в которой — ни строки?..
Берегись
Николая Олейникова,
Чей девиз:
Никогда не жалей никого.
Собираясь издать собрание стихотворений…
Из речи Пуришкевича
Пять долгих лет увеселял
Он думские собранья.
Пять долгих лет он издавал
Одни лишь восклицанья.
Но вот в последний думский год
Созрел в нем новый гений:
Уж он не звуки издает,
А том стихотворений.
О Гете, Байрон, и Шекспир,
И Пушкин, и Мицкевич!
К вам собирается на пир
Владимир Пуришкевич.
Как вам понравится собрат?
Ведь он — не кто попало!
Он бравый правый депутат
И в чине генерала.
Пять лет скрывался он, но вдруг
Явил нам гений новый!
О, Академия наук!
Готовь венец лавровый!
Я сторонник — конституции,
Я не прочь от — революции,
Но лишь с тем, чтобы правительство
Приложило все усилия
Сохранить мне местожительство
От насилия!
Я большой любитель гласности,
Я не вижу в ней опасности,
Сейте правду в изобилии:
Ex oriente dies crimini
[81]
,
Но меня — ни по фамилии,
Ни — по имени!
И хотелось бы, и колется,
Ждет похвал, а слышит свист,
Всем богам усердно молится, —
Петербургский — «Октябрист».
Твой голос тих и вид твой робок,
Но черт сидит в тебе, Шульгин:
Бикфордов шнур ты тех коробок,
Где помещен пироксилин!
Решили всем парламентом
Про Маркова Второго:
С бодливым темпераментом
Безрогая корова.
Куда же смысл девался здравый?
Всегда не прав бывает правый,
Враг наций всех — националист,
Живет июнем
[82]
октябрист,
Центр поселился на окрайне
[83]
,
Кадет стал генералом втайне,
К обидам гордый лях привык
[84]
,
Трудов не любит трудовик,
А «пролетарии всех стран»
Стеклись в один кавказский стан
[85]
…
Лишь прогрессист не знает критик:
Он прогрессивный… паралитик.
Когда Марков 2-й направился по лестнице в отдельную комнату, какая-то пышно разодетая дама нагоняет курского депутата и наносит ему сильный удар в шею.
Марков 2-й на этот раз, однако, сумел сохранить спокойствие. Он оборачивается и спрашивает окружающих: «Кто эта дама? Как ее фамилия? Имеет ли она мужа?»
От дамы получив по шее одолжение,
Спросил он: «Есть у этой дамы муж?»
Такой вопрос — к чему ж?..
Должно быть, хочет сделать предложение!
О лорды! лорды! лорды! лорды!
Ужель не дороги вам собственные морды?!
Эка слава! Эко имя!
Эка сила языка!
Не мозги, а просто вымя
Для словесного млека!
Ассаргадон свершил свою судьбу.
Скончался Кир, обременен грехами.
Но Вечный Дух создал Ивана Бу….
Да! Бунина, Ивана, — со стихами!
Затеял он, задумчиво-жесток,
Воспеть весь мир, от кондора до крысы.
И чтобы Кира этого в мешок
Убрать — увы! — нет новой Томирисы!
Чуть пробуждается народ,
Сейчас дают ему уставы.
Кричат: «Закройте-ка уста вы!»
И вмиг кладут печать на рот!