Русская эсхатология: история общественной мысли России в фокусе апокалиптики

Ненавидела Петербург и слала в его адрес проклятия Зинаида Гиппиус. Ее посвященное северной столице стихотворение завершается словами обличения города:

«Нет! Ты утонешь в тине черной,
Проклятый город, Божий враг,
И червь болотный, червь упорный
Изъест твой каменный костяк

».

Гиппиус пишет о «жестком облике» города, «береговых громадах» петербургских строений. Она обращается к образу болотного червя, который изъедает «каменный костяк». И главное в петербургской характеристике у Гиппиус – город Петра есть Божий враг, т. е. столица империи Антихриста, новый Вавилон.

Владимир Набоков связал петербургскую инфернальность с темой революции. Природная стихия трансформировалась в стихию социальную. Набоковым вводится в стихотворение о Петербурге персонаж «болотного беса», бросившего вызов Медному всаднику. Торжеством победившей стихии и завершается набоковское стихотворение:

«И пошатнулся всадник медный,
И помрачился свод небес,
И раздавался крик победный:
"Да здравствует болотный бес"

».

Революция оказывается торжеством беса, победой инфернального начала.

1812-й: нашествие Антихристова воинства

Начало нового времени отнюдь не привело к нивелировке в русском общественном сознании мифологемы об Антихристе, актуализировавшейся всякий раз в периоды трансформаций. Наполеоновское нашествие «двунадесяти языков» воспринималось через призму эсхатологических умонастроений. С. Булгаков писал: «Русский народ пережил… нашествие Наполеона как некий образ анти-христовой угрозы»[195]. Написанная по-французски фраза «император Наполеон» при сложении цифрового обозначения букв составит число 666. Поскольку суммарное значение написанного прописью числа 42 равняется 666, делалось заключение, что предел власти и славы Наполеона наступит в 1812 году, когда тому будет 42 года. Претензии Наполеона не только на мировое царство, но и на священство, осуществляемое через марионеточную фигуру папы, перемещаемого в Париж, служили для русской общественности подтверждением Антихристовой сущности французского императора.

Впрочем, в определенных сектантских кругах России Бонапарта приняли за мессию. Старообрядческая делегация была единственной, приветствующей Наполеона хлебом и солью на Поклонной горе. Зачастую в избах сектантов в красном углу наряду с иконами можно было наблюдать изображение Наполеона[196].

Апокалиптика Николая Гоголя

Тема Апокалипсиса занимала видное место в творчестве Н. В. Гоголя. Гоголевской апокалиптике посвящены специальные исследования. И в этом смысле традиционное зачисление Гоголя в представители направления критического реализма оказывается подменой семантики.

Сам Николай Васильевич был, в частности, крайне раздосадован восприятием публикой постановки «Ревизора». Казалось бы, успех постановки у зрителей был ошеломляющий. Но Гоголь был недоволен. Он считал, что его совершенно не поняли. «Ревизора» публика приняла за социальную сатиру, тогда как комедия являлась апокалиптическим пророчеством.

В комедии в речах персонажей многократно упоминался черт (по подсчетам критиков – 42 раза). Лишенные связи с миром духовным, они оказываются фактически марионетками дьявола. Отсюда отсутствие в уездном городке действующих лиц со сколь бы то ни было положительными качествами.

Предполагается, что Гоголь принадлежал к широкому кругу лиц в российской общественности, разделявших предсказания немецкого мистика и теософа И. Г. Юнга-Штиллинга о скором наступлении конца света, датируемого 1847 годом. На это указывают, в частности, слова героя Гоголя из первой версии редакции повести «Портрет»: «…уже скоро, скоро приблизиться то время, когда искуситель рода человеческого, антихрист, народится в мир. Ужасно то, что время будет перед концом света».

Антихристом в комедии Гоголя выступает Хлестаков. Именно Антихрист и есть главный самозванец, каким предстает Хлестаков в «Ревизоре». В отличие от традиционной версии, он – жалкая фигура, пустейший человек. Но в этом-то представлении Антихриста и заключалась основная идея Гоголя: он придет не в силу каких-то выдающихся качеств, а по причине деградации человечества, принявшего его за подлинную фигуру. Немая сцена в конце комедии, на которую не раз обращали внимание критики, должна была служить аллегорией Страшного суда. Застывшие фигуры – это духовные мертвецы, погибшие для жизни вечной[197].