Читаем Русская эсхатология: история общественной мысли России в фокусе апокалиптики полностью

Далеко не один Дж. Рид оказался под впечатлением мессианского масштаба задач Октябрьской революции. Стихи И. Бехера «Привет немецкого поэта РСФСР» являлись типичной формой рефлексии западной интеллектуальной элиты российских событий. Уже в 1920 году вышла книга Б. Рассела «Теория и практика большевизма», написанная под влиянием размышлений во время путешествия по Советской России, она содержала как критику, так и указания достоинств социализма. Выдающийся философ, математик, лауреат Нобелевской премии по литературе рассматривал социализм как необходимую ступеньку прогресса человечества.

Несмотря на критику советского эксперимента, содержащуюся в «России во мгле» (1920), Г. Уэллс называл Октябрьскую революцию «одним из величайших событий в истории», которая «кардинально изменила все мировоззрение человечества». Великий английский фантаст писал: «Именно в России возникает кусочек того всемирного планового общества, о котором я мечтал»[312]. Уэллс выступал с резким осуждением антисоветизма У. Черчилля и стал одним из инициаторов движения «Руки прочь от Советской России!».

По другую сторону евразийского континента японский новеллист Акутагава Рюноскэ заявлял: «Правота социализма не подлежит дискуссии. Социализм просто неизбежность»[313]. Свое жизненное кредо он формулировал следующим образом: «Я… по характеру – романтик, по мировоззрению – реалист, по политическим убеждениям – коммунист»[314].

Активный адепт Октябрьской революции И. Дон-Левин, посетив Россию в 1923 году и собрав сведения о расстрелах и пытках в местах заключения, был одним из немногих, кто изменил свое отношение к советской власти. Он вывез письма 323 заключенных, обратившихся с призывом к ряду видных представителей западной интеллектуальной элиты выступить с отзывом на их публикацию. Показательно, что данное обращение вызвало непонимание и раздражение большинства духовных вождей Запада, представивших следующие ответы. Р. Ролан: «Это позор! Кто-то ломает себе руки, в отчаянии, от омерзения! Я не буду писать предисловия, о котором Вы просите. Оно стало бы оружием в руках одной партии против другой. Я обвиняю не систему, а Человека». Г. Уэллс: «Сожалею, что не могу судить о подлинности Вашего собрания писем; равно я не понимаю, почему Вам так хочется получить от меня комментарий к книге». Э. Синклер: «Я признаю право государства охранять себя от тех, кто действительно совершает насилие против него. Я надеюсь, что правительство рабочей России утвердит уровень гуманности более высокий, чем то капиталистическое государство, в котором я живу». К. Чапек: «Я не позволю себе быть несправедливым ни к жертвам, ни к гонителям. Я отдаю себе отчет в том, что в той или иной степени весь мир участвовал в создании положения, при котором человеческая жизнь, законность и человечность имеют столь малый вес». Б. Шоу отвечал в шутливой форме, обвинив Дон-Левина в антисоветизме[315].

А. И. Солженицын обнаружил, что задолго до публикации «Архипелага ГУЛАГА» на Западе существовала обширная литература по исследованию советской пенитенциарной системы. Но западная общественность эту информацию игнорировала, как пасквиль, до того времени, пока коммунизм не потерял в ее глазах романтический ореол и не стал ассоциироваться лишь с советской номенклатурой, геронтократией. Только тогда пробил час разоблачений в духе «Архипелага ГУЛАГА».

Апология коммунистического эксперимента исходила не только из уст сторонних наблюдателей, что могло быть объяснимо искаженным восприятием через призму комфортабельного капиталистического быта, но и от представителей богемы, окунувшихся в омут советских реалий. К таковым относилась А. Дункан, жившая и работавшая в Советской России в 1921–1924 годах. Находясь в Москве, дистанцировавшаяся прежде от политики танцовщица заявила для французской прессы: «Дорогие товарищи! Вы спрашиваете меня о впечатлениях от путешествия, но все, что я могу вам сказать – это впечатления артиста, потому, что в политике я не разбираюсь. Я оставила Европу, где искусство гибнет от коммерции. Я убеждена, что в России свершается величайшее человеческое чудо за последние две тысячи лет. Мы скоро увидим не просто материальный эффект, нет, те, кто будет жить в ближайшие сто лет, убедятся, что человечество благодаря коммунистическому режиму сделало большой шаг вперед. Мученичество, через которое проходит Россия ради будущего, принесет такие же плоды, как и мученичество Христа. Лишь братство всех народов мира, лишь Интернационал могут спасти человечество»[316].

Как А. Дункан считала СССР идеальной страной для развития искусства танца, таким же образом непременный участник московских шахматных турниров Х. Р. Капабланка оценивал перспективы развития в нем шахмат. Экс-чемпион мира выступал одним из адептов советского эксперимента.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Холодный мир
Холодный мир

На основании архивных документов в книге изучается система высшей власти в СССР в послевоенные годы, в период так называемого «позднего сталинизма». Укрепляя личную диктатуру, Сталин создавал узкие руководящие группы в Политбюро, приближая или подвергая опале своих ближайших соратников. В книге исследуются такие события, как опала Маленкова и Молотова, «ленинградское дело», чистки в МГБ, «мингрельское дело» и реорганизация высшей власти накануне смерти Сталина. В работе показано, как в недрах диктатуры постепенно складывались предпосылки ее отрицания. Под давлением нараставших противоречий социально-экономического развития уже при жизни Сталина осознавалась необходимость проведения реформ. Сразу же после смерти Сталина начался быстрый демонтаж важнейших опор диктатуры.Первоначальный вариант книги под названием «Cold Peace. Stalin and the Soviet Ruling Circle, 1945–1953» был опубликован на английском языке в 2004 г. Новое переработанное издание публикуется по соглашению с издательством «Oxford University Press».

А. Дж. Риддл , Йорам Горлицкий , Олег Витальевич Хлевнюк

Фантастика / История / Политика / Фантастика / Зарубежная фантастика / Образование и наука / Триллер