Русская эсхатология: история общественной мысли России в фокусе апокалиптики

Со временем мировая элита отвернулась от СССР. Тезис Л. Д. Троцкого о «преданной революции» стал лейтмотивом ее отношения к кремлевской политике[331]. Т. Манн зафиксировал перелом настроений западных интеллектуалов в своем дневнике: «Можно было с симпатией принимать новый, в известном смысле коммунистический мир, каким он вырисовывался вначале. Но в руки каких негодяев попало осуществление его дела!»[332] Одним из последних неортодоксальных мыслителей Запада, апеллировавших к опыту коммунистического строительства СССР, выступал бельгийский теоретик, лидер радикального движения «Юная Европа» Ж. Тириар (ум. 1992). Он разработал проект создания Евро-советской империи от Владивостока до Дублина и предпринимал попытки довести свои взгляды до кремлевского руководства. Тириар добился встреч с Г. Насером, Ч. Эньлаем и югославскими лидерами. Но в Москве его предложения по организации подпольных «отрядов европейского освобождения» для ведения террористической борьбы с «агентами атлантизма» были отвергнуты.

Некоторые из левых мыслителей, как например, Ж. П. Сартр, переориентировались от Советского Союза к маоистскому Китаю. Именно Китай периода большого скачка и культурной революции, а не СССР стал символом для левого спектра интеллектуальных элит. Показательно, что постмаоистский Китай данный ореол безвозвратно утратил.

Бюрократические дрязги и погружение в конъюнктуру хозяйствования привели к выхолащиванию революционной романтики. Утратив эсхатологическую перспективу, коммунистическое движение в СССР переродилось в вариант буржуазного конформизма, что обусловило и политический крах советской системы. Будущее коммунизма возможно лишь в контексте левой эсхатологии. Коммунизм есть религиозное учение левого толка, и вне апокалипсической одержимости, телеологической историософии, фанатичной веры, служителей культа, святых героев и мучеников он не возможен.

Процесс исторической коррозии коммунизма, как следствия прагматизма и потребительского ожирения номенклатурных псевдокоммунистов, выразил метафорическим языком С. Э. Кургинян: «Аристократизм коммунистической идеи, воспринятой дворянством нашей страны именно как «высший пилотаж духа», был чудовищно принижен и скажен теми, кого Мережковский назвал «грядущим хамом»: лавочниками и люмпенатами от коммунизма, его Санчо Пансами, теряющими остатки связи со своим Дон-Кихотом и вследствие этого постепенно обращающимися в свиней, презрительно хрюкающих по поводу «бескультурья» рыцаря Печального Образа, готовых подрывать корни могучего дуба, даже рискуя лишиться «желудей», необходимых для продолжения их «свинской жизни». Да, коммунисты виновны перед культурой. Виновны прежде всего тем, что произвели на свет своих отпрысков, настолько диких, что у них хватает бескультурья на то, чтобы в самой холуйской форме «продать первородство». Они виноваты, далее, и в коммунистическом варварстве, в том, что их нашествие было равносильно разгрому ранними христианами культурных ценностей античного язычества. Однако мы настаиваем на том, что это было варварство оплодотворяющее, варварство омолаживающее, хотя это мало что меняет для жертв варварства. Но у истории свой счет, свои мерки, свои законы»[333].

Но наряду с эсхатологией «прыжка в царство свободы», воодушевлявшую мировую интеллектуальную элиту, содержалась в советском проекте и эсхатологическая линия, уходившая в глубины российской истории. И в этом смысле большевизм успешно соединил две эсхатологические модели.

Цивилизационные истоки большевизма

Еще Н. А. Бердяев полагал, что русская версия марксизма есть модификация православного учения, от которого были восприняты черты мессианства, телеологизма и эпической биполярности мира[334]. Действительно, идеи о целенаправленном движении и об антагонистической структуре мира сближали в методологическом отношении советскую историографию и православное видение исторического процесса.

У поэта Николая Клюева имелись такие строчки, датируемые 1918 годом:

         «Есть в Ленине керженский дух,
Игуменский окрик в декретах.
         Как будто истоки разрух
Он ищет в Поморских ответах.
         Мужицкая ныне земля,
И церковь – не наймит казенный,
Народный испод шевеля,
Несется глагол краснозвонный

».