Русская эсхатология: история общественной мысли России в фокусе апокалиптики

На мифологическом уровне массового восприятия само наименование вождя – Владимир Ильич Ленин – вызывало ассоциации и с Владимиром (владеющим миром) Красное Солнышко, и с Ильей, карающим пророком. При Сталине Ленин возводился в ранг Бога-отца, по отношению к которому генеральный секретарь выступал наследником. Советская троица Маркс – Ленин – Сталин символизировала преемство харизмы великого учителя. Постсталинская троица Маркс – Энгельс – Ленин уже была демифологизирована и не выражала идею единой связи времен через образ пророка. Разоблачение культа Сталина на XX съезде прерывало традицию харизматического преемства. Десталинизация подразумевала демифологизацию, а потому и десакрализацию советской власти. Ленин из легендарного прародителя нации был превращен поколением шестидесятых всего лишь в «самого человечного человека», «доброго дедушку». Попытки религиозного возрождения культа Ленина без реанимации культа Сталина были обречены. Последующее отрицание коммунистической номенклатурой харизмы Хрущева и Брежнева и привело в конченом итоге к параличу государственной власти. Отсутствие сакральной преемственности с 1924 года ставило под сомнение сакральную природу самого советского государства, основанного на Революционном Откровении 1917 года[345].

Перспективу стать мифологической фигурой отца – основателя национального государства имел Ельцин. В период зенита его политического рейтинга распространялись даже слухи, что он сын чудом спасшегося и проживавшего в Свердловской области Николая II (отсюда отчество Николаевич). Но, эволюционируя от образа народного борца с чиновничьей неправдой и «лжехаризматиком» Горбачевым к образу боярского царя, Ельцин постепенно утрачивал сакральный ореол и даже подвергался демонизации. Сценарий передачи им харизматических полномочий преемнику – президенту как бы вновь актуализировал реинкарнационную мифологию посвящения во власть.

Сталинская религиозная реставрация

Революционная эсхатология выстраивалась первоначально на резком разрыве со старорежимным прошлым. «Прыжок в царство свободы» мыслился как освобождение человека от пут прошлого. С середины 1930-х годов начинается частичное восстановление прежней эсхатологической модели противостояния «Святой Руси» силам мирового зла.

Несмотря на декларируемый в качестве идеологии советского общества диалектический материализм, в период сталинской инверсии происходит реанимация православной идеи. Демонизации облика Сталина в литературе противоречит оценка генсека духовным писателем, отцом Дмитрием Дудко: «…если с Божеской точки зрения посмотреть на Сталина, то это в самом деле был особый человек, Богом данный, Богом хранимый Сталин сохранил Россию, показал, что она значит для всего мира… Сталин с внешней стороны атеист, но на самом деле он верующий человек… Не случайно в Русской Православной Церкви ему пропели, когда он умер, даже вечную память, так случайно не могло произойти в самое «безбожное» время. Не случайно он учился и в Духовной Семинарии, хотя и потерял там веру, но чтоб по-настоящему ее приобрести. А мы этого не понимаем… Но на самом деле все-таки, что Сталин по-отечески заботился о России…»[346].

Вопреки распространенному клише, церковное возрождение началось еще в довоенные годы и потому не являлось исключительно следствием военной катастрофы и перспективы демонтажа режима в 1941 году. Еще с середины 1930-х годов прослеживается тенденция возвращения в епархиальные ведомства изъятых прежде из патриархии храмов. Проводится историографическая переоценка миссии христианства в пользу признания значительного вклада, внесенного православной церковью в становление древнерусской национальной культуры и в отражение внешней агрессии со стороны иноверцев.

С 1935 года «реабилитируется» табуированная прежде рождественская елка, которая, правда, став атрибутом новогоднего торжества, утрачивает прямую связь с христианской семиотикой. Посредством персонального вмешательства Сталина при разработке проекта Конституции 1936 года были изъяты поправки к статье 124-й о запрете отправления избирательных прав служителям культа[347].

Вероятно, не последнюю роль в изменении политики советского государства в отношении церкви сыграли материалы всесоюзной переписи 1937 года. Вопрос о религиозной принадлежности был включен в опросные листы переписи по личной инициативе И. В. Сталина. Полученные результаты оказались настолько ошеломляющими, что опубликовать сводные статистические материалы власти так и не решились. Через два года была проведена повторная переписная акция, уже не содержащая пункта установления принадлежности человека к какой-либо религии. Важный вопрос отсутствовал и во всех последующих переписях.