Русская фантастическая проза XIX - начала XX века

– Как чего я боюсь?. – вскричал он. – А если, женившись, я буду влюблен в свою жену, и вдруг комета упадет на землю и произойдет потоп?. Ведь тогда моя жена, как бы она добродетельна ни была, по необходимости сделается предпотопною?

– Правда! – сказал я улыбаясь. Моя проницательность не простиралась так далеко, и я вовсе не предусматривал подобного случая.

– А, любезный барон!. – промолвил мой товарищ. –

Ученый человек, то есть ученый муж, должен все предусматривать и всего бояться. Зная зоологию и сравнительную анатомию, я в полной мере постигаю несчастное положение сочинителя этой надписи. Известно, что до потопа все, что существовало на свете, было вдвое, втрое, вдесятеро огромнее нынешнего; на земле водились животные, именно мегатерионы, которых одно ребро было толще и длиннее мачты, что на нашем судне. Возьмите же мегатерионово ребро за основание и представьте себе все прочее в природе по этой пропорции: тогда увидите, какие страшные, колоссальные, исполинские долженствовали быть предпотопные капризы и предпотопные неверности и…

и… и все предпотопное. Но возвратимся к надписи.

Во-вторых, эта надпись подтверждает вполне и самым блистательным образом все ныне принятые теории о великих переворотах земного шара. В-третьих, она ясно доказывает, что египетская образованность есть самая древнейшая в мире и некогда распространялась по всей почти земле, в особенности же процветала в Сибири; что многие науки, как то: астрономия, химия, физика и так далее – уже тогда, то есть до потопа, находились в здешних странах на степени совершенства; что предпотопные, или ископаемые, люди были очень умны и учены, но большие плуты, и прочее, и прочее. Все это удивительно как объясняется содержанием этой надписи. Но я не утаю от вас, барон, одного сомнения, которое…

– Какого сомнения? – спросил я с беспокойством, полагая, что он сомневается в основательности моих иероглифических познаний.

– Того, что это не есть описание всеобщего потопа?

– О! в этом я совершенно согласен с вами.

– Это, по моему мнению, только история одного из частных потопов, которых, как известно, было несколько в разных частях света.

– И я так думаю.

– Словом, это история сибирского домашнего потопа.

– И я так думаю.

– За всем тем, это необыкновенная история!.

– И я так думаю.

Мы приказали промышленникам тотчас убирать леса и кости и готовиться к немедленному отплытию в море, ибо у нас все уже было объяснено, решено и кончено.

Чтоб не оставить Медвежьего Острова без приятного в будущем времени воспоминания, я велел еще принести в пещеру две последние бутылки шампанского, купленного мною в Якутске, и мы распили их вдвоем в Писанной

Комнате.

Первый тост был единогласно условлен нами в честь ученых путешествий, которым род человеческий обязан столь многими полезными открытиями. За тем пошли другие.

– Теперь выпьем за здоровье ученой, доброй и трудолюбивой Германии, – сказал я моему товарищу, наливая вторую рюмку.

– Ну, а теперь за здоровье великой, могущественной, гостеприимной России, – сказал мне вежливый товарищ, опять прибегая к бутылке.

– Да здравствуют потопы! – воскликнул я.

– Да здравствуют иероглифы! – воскликнул доктор.

– Да процветают сравнительная анатомия и все умные теории! – вскричал я.

– Да процветают все ученые исследователи, Медвежий

Остров и белые медведи! – вскричал доктор.

– Многая лета мегалосаурам, мегалониксам, мегалотерионам, всем мегалоскотам и мегаложивотным!!. – возопил я при осьмой рюмке.

– Всем рыжим мамонтам, мастодонтам, переводчикам и египтологам многая лета!!. – возопил полупьяный натуралист при девятой.

– Виват, Шабахубосаар!!! – заревели мы оба вместе.

– Виват, прекрасная Саяна!!!

– Ура, предпотопные кокетки!!!

– Ура, Шимшик!.. Ископаемый философии доктор, ура!., ура!!!

Мы поставили порожние бутылки и рюмки посреди пещеры и отправились на берег. Я сполз с горы кое-как, без чужой помощи; Шпурцманна промышленники принесли вместе с шестами. Ученое путешествие совершилось по всем правилам.

Мы горели нетерпением как можно скорее прибыть в

Европу с нашею надписью, чтоб наслаждаться изумлением ученого света и читать выспренные похвалы нам во всех журналах; но, по несчастию, сильный противный ветер препятствовал выйти из бухты, и мы пробыли в ней еще трое суток, скучая смертельно без дела и без шампанского.

На четвертое утро увидели мы судно, плывущее к нам по направлению от Малого Острова.

– Не Иван ли Антонович это? – воскликнули мы оба в один голос. – Уж, наверное, он! Какой он любезный!.

– Вот было бы приятно повидаться с ним в этом месте, на поприще наших бессмертных открытий. Не правда ли, доктор?

– Ja wohl! 70 мы могли бы сообщить ему много полезных для него сведений.

Около полудня судно вошло в бухту. В самом деле это был он – Иван Антонович Страбинских с своею пробирною иглою. Как хозяева острова в отсутствии белых медведей, мы встретили его завтраком на берегу.

Выпив две предварительных рюмки водки и закусив хлебом, обмакнутым в самом источнике соли – солонке, он спросил нас, довольны ли мы нашею экспедициею на

Медвежий Остров?