Русская фантастика – 2018. Том 2

По моему телу пробежала судорога, такая же, как в тот день, когда я вытер белым рукавом кровь с губ и посмотреть на Натаниэля, держащего в руках странички с распечатанной первой главой, и мне снова захотелось исчезнуть, лишь бы только не находиться с ним рядом.

Я резко протянул Натаниэлю его книгу, с таким видом, словно собираюсь её выбросить. Он немного растерянно забрал фиолетовую папку из моих дрожащих рук.

За спиной осталась звенящая тишина, нарушаемая лишь трехсекундным пиликаньем домофона с красной надписью «ERROR».

Прислонившись к холодной стене, я сел в полутьме подъезда и обхватил голову руками, чувствуя, как все во мне наполняется ледяным разочарованием.

Предатель. Я настоящий предатель, потому во всех моих фразах, сказанных Натаниэлю, было слишком много презрения.

Я не спасал ему жизнь. Было бы безумием полагать, что после моих слов он разочаруется в своей книге.

В Натаниэле совершенно точно не было обиды или злости на меня, скрывающих за собой простую и эгоистичную мысль: «Ну, раз так, я не буду больше ничего писать!» Если он и расстроился, то расстроился из-за чего-то другого, но я не мог понять, из-за чего именно.

Это было как-то связано с тем, что я не дал ему времени поделиться со мной какой-то важной новостью. Важной для нас обоих.

Я почувствовал, что мне снова необходимо попросить у Натаниэля прощения, без глупых объяснений или ненужных оправданий. Просто сказать ему «Прости меня» так, чтобы он всё понял. Я знал, что он обязательно поймёт.

Когда я вышел на улицу, Натаниэля, естественно, там уже не было. Но, несмотря на то что я совершенно не представлял, куда он мог пойти, что-то во мне подсказало правильный путь.

Я совершенно не удивился, когда оказался на нашей с ним крыше. Мне даже показалось, что я обязательно должен встреть Натаниэля. Но его не было.

Было лишь посеревшее небо над головой, сердито смотрящее свысока, словно обвиняя меня в чём-то.

Мне хотелось беспомощно задрать голову и закричать звёздам, срывающимся за облаками, о том, какой я идиот.

Но вместо этого я подошёл к краю крыши и, облокотившись о поручень, грустно посмотрел вниз, мечтая о том, чтобы пошёл дождь и ради справедливости побил бы меня своими каплями, а может, и просто поплакал бы. Так тоже стало бы легче.

Легче? Почему мне вдруг должно быть легче?

Натаниэлю ведь тоже больно от моих слов. Но он вряд ли сердится или клянчит объяснений у равнодушного неба. Он… он вдруг появился из-за соседних домов, словно становясь продолжением моих мыслей.

Я не успел обрадоваться, невольно отшатнувшись от края крыши и отказываясь верить своим глазам.

Натаниэль остановился напротив своего подъезда, весело болтая с Драшовым и Омаром. До девятого этажа долетали только отдельные реплики, но и их было достаточно, чтобы уловить нить бессмысленного разговора.

Омар всё время смеялся, а Драшов приобнимал Натаниэля за плечи, как старого друга, и что-то ему рассказывал.

Мне захотелось отвернуться, но почему-то я продолжал смотреть вниз, ощущая бесконечное разочарование.

Слишком уж неожиданной была сцена, за которой я наблюдал сверху вниз.

Всё вдруг вернулось на несколько месяцев назад и стало привычным и обыкновенным.

Не об этом ли я просил у равнодушного неба?

Никакого страха, никакой ответственности, а сам я внезапно перестал быть особенным и нужным.

Натаниэль вдруг сделал недовольное лицо, а Драшов усмехнулся и грубо убрал свою руку с его плеча, сказав что-то. После этого они с Омаром посмотрели на Натаниэля почти враждебно, окинув точно таким же взглядом, каким всегда разглядывали меня, чтобы найти, к чему бы придраться.

И, наверно, я раньше их догадался, о чём именно стоит спросить:

– Что это?

Натаниэль сделал два шага назад и молча убрал книгу за спину, как будто пытаясь защитить её от тех, с кем так недавно весело разговаривал.

Почему-то я усмехнулся, наблюдая, как Драшов перелистывает странички фиолетовой папки и бросает равнодушно:

– Книга? И ты писатель? Как этот, Лермонтов, что ли?

– Да, как Лермонтов, – Омар снова рассмеялся, подхватывая слова Драшова, который, как будто повторяя сцену с урока литературы, сложил два указательных пальца вместе и направил их теперь уже не на меня, а на Натаниэля, а потом спросил:

– А ты еще целуешься со своим Чудиком? Что, наверно, с ним веселее, чем с нами? Мы же ничтожества, не то что вы с ним, да?

Естественно, каждое слово было пропитано нескрываемым сарказмом, но Натаниэль, к моему удивлению, сжал зубы и кивнул так, словно с ним говорили серьёзно.

Это вызвало новую порцию смеха со стороны Омара, который вдруг противно-загадочно толкнул Драшова в бок и произнёс:

– В таком случае, Шов, тебе придется вызвать Голубя на дуэль. Он оскорбил тебя. Ты ведь не оставишь это так просто?

– Не оставлю, – они оба удовлетворенно улыбнулись. – Если, конечно, он не возьмёт свои слова назад и не попросит прощения.

– На коленях, – ехидно добавил Омар.

Мне даже не обязательно было смотреть вниз или прислушиваться, потому что я точно знал, что Натаниэль ответит: «Ни за что».