Патлатый смерил его недоверчивым взглядом с головы до ног, пожевал губами и наконец решился.
– Могу, – сказал он. – Это должны знать все. Его зовут Свиридов Иван Григорьевич. Рядовой. Сегодня ночью он потерял родителей. Сгорели в своем доме…
Я, как услышал, чуть не сел тут же на полосу, на манер грузового «Ила». Но приземлиться мне не дали. Над полем, в той стороне, где кончалась полоса, поднялась вдруг сигнальная ракета, за ней еще несколько, цепочками, да не в одном месте, а сразу в трех. По всему аэродрому взвыли сирены.
– Ну, держись, славяне! – Лейтенант сплюнул, вглядываясь в горизонт. – Прорыв Периметра!
Сразу весь аэродром забегал, будто кипятком на поле плеснули. Морпехи запрыгнули в свой бронесундук и укатили вслед за «Хаммером», в который сели Тессель с майором. Пилотов самолета увезли на «КамАЗе». А мы стоим. Потому как задача пока не ясна.
Тут, смотрю, несется к нам от башни штабной «уазик-буханка», а из задней двери у него торчит-мотыляется пучок длинных прутьев каких-то, арматура, что ли?
Остановился, распахивает все двери – подходи, получай. Я думал, наконец-то ружбайки выдадут. Не тут-то было!
– Пика четвертого ряда, одна штука… – Прапор выдернул из пучка трехметровую жердину с острым серебристым наконечником. – Хватай, чего стоишь? – Потом сунул мне в руки короткий тесак в ножнах из тертой кожи, а потом еще смешнее – протягивает медное блюдо.
Я не удержался, спрашиваю:
– А сковородки нет?
Он глянул хмуро:
– Будет тебе сейчас сковородка. В три дня не оближешь. Следующий!
– Рота, стройсь! – командует лейтенант.
Ребята опытные – не мы, первогодки – сразу стиснулись в плотный строй. Хотел и я встать, но Баранов меня погнал.
– Куда ты лезешь в переднюю шеренгу?! Жить надоело? Стой в гуще! – Он поставил меня в затылок старшине. – Фалангой ходил?
– Ходил… на плацу.
– Значит, главное знаешь – делай, как все.
– Рой на три часа! – закричал кто-то.
Я поднял голову, но сначала ничего особенного не увидел. Только далеко впереди, у самого начала взлетной полосы, будто пыль столбом поднялась – прозрачный такой вихорек. Крутит юлой сметь всякую и несет прямо на нас. Пакеты полиэтиленовые, что ли?
Потом смотрю – а пакеты-то все с глазами! Носятся, круги нарезают, прозрачные белые лица!
– Пики подвысь! – скомандовал Баранов.
И сразу не фаланга стала, а массажная щетка. Передние выставили пики вперед, те, что за ними, подняли повыше, третья шеренга – еще выше, а меня уж вовсе заставили пикой в небо целить.
– Двумя руками держи, а то вырвут, – не оборачиваясь, сказал старшина. – Щит сдвинь до локтя. Как увидишь, что прямо на тебя глядят – прикрывай голову!
– А что это за морды? – спросил я, вцепившись в тяжелое древко.
– Сам ты морда, – буркнул ефрейтор. – Там, может, бабка твоя…
– Какая еще бабка?! – не понял я.
– Клевцов! Отставить треп! – прикрикнул на него лейтенант. – Разлагаешь молодого!
– Виноват, – мне показалось, что старшина вздохнул.
Рой, однако, не торопился нападать. Лица мелькали уже совсем близко, летали вверх, вниз, влево, вправо, быстрыми зигзагами, не уследишь – ну как стрижи перед дождем!
– Темя береги! – завопил кто-то рядом.
Я вскинул голову и вдруг увидел прямо над собой огромные, внимательно рассматривающие меня глаза.
Захлестнуло ужасом.
Ничего, кроме этих глаз, я увидеть не успел, да там вряд ли и было еще что-нибудь, но я узнал их сразу. Это были глаза майора Томилина. Он смотрел на меня совсем так же, как сегодня ночью, в темном пустом городе – со спокойной уверенностью, что никуда мне не деться, и глаза у него были не свирепые, а усталые.
– Пригнись, дурак!
Тяжелая пятерня Клевцова легла мне на плечо и заставила согнуться в три погибели. Сейчас же над головой что-то клацнуло, будто гигантские акульи челюсти захлопнулись с костяным хрустом.
– И-и! Ко-оли! – пропел лейтенант, и вся рота, вытянувшись вслед за отхлынувшими тенями, подхватила крик на последнем слоге и мощно ударила пиками в небо.
Я тоже попытался попасть острием в одну из мелькающих над нами призрачных фигур, но удар у меня вышел совсем паршивый – больше похоже, что мальчонка голубей гоняет хворостиной. Мне снова что-то крикнули, но я не расслышал, потому что в это самое мгновение кто-то со страшной силой рванул пику у меня из рук.
Упругое древко хлестнуло пустоту перед самым моим лицом и улетело неизвестно куда.
– Пику прибери! – запоздало повторил Клевцов. – Эх, солобон! Все, садись на землю, укройся щитом и не отсвечивай!
Мгновение тишины, только шелест над головой, а потом снова крик лейтенанта, подхваченный хором:
– И-и! Ко-ли!