Русская фантастика – 2018. Том 2

Сгорел самый крупный, Бадаевский, продуктовый склад. Люди говорили, что его разграбили и подожгли спекулянты, и все якобы утраченные продукты в тот же день всплыли на чёрном рынке, но люди разное говорят, а бомбёжка в тот день была. От прямого попадания загорелся обезьянник, уцелевшие обезьяны разбежались по городу, и их потом долго отлавливали охранники. В подвале одного дома нашли мёртвую макаку с проломленным черепом и ободранной шкурой, с туши были неумело срезаны куски мяса. На Ленинград надвигалась страшная зима 1941 года.

Саша не сильно страдала от голода, куда сильнее мучил холод. Обычно весёлая и подвижная, она впала в апатию, закуклилась эмоционально, словно организм сам собой включил режим энергосбережения. Днём Саша продолжала ходить на работу, где делала что-то совершенно механически, вечера же просиживала в любимом кресле Игоря. Глядя в покрытое ледяной коркой окно, она до мельчайших подробностей вспоминала, как первый раз встречала Новый год вдвоём с мужем. Хотя тот факт, что лёд нарастал внутри квартиры, немного мешал воспоминаниям, в тот период они были самыми яркими переживаниями Саши. Вот Игорь втискивает в дверь разлапистую зеленую ёлку, вот они вместе развешивают на ней игрушки из папье-маше и бумажные фонарики, а в духовке шипит, подрумяниваясь, огромный гусь. Если бы кто-то зашёл к Саше случайно, он не сразу бы заметил её под ворохом одеял, пледов и старых пальто, а она не окликнула бы гостя, ей и так было хорошо. Саша приобрела привычку отщипывать от хлебной пайки маленькие кусочки и долго держать их во рту, постепенно рассасывая, так можно было обмануть голод. Она жалела только, что не получала больше писем от Игоря, всё прочее словно спряталось в морщинке между бровями и складках у обветренных губ, постепенно превращающих её измождённое лицо в маску смирения.

Однажды Саша, забывшись, вышла на кухню и открыла духовку в полной уверенности, что найдёт там покрытого золотистой корочкой огненно-горячего гуся. Духовка была пуста, одинокий паук-самоубийца заплёл её тонкой паутинкой. Саша потрогала паутину и расхохоталась. Вот кем они были, зимними пауками, застывшими в ожидании давно вымерших мух. Вокруг холод и пустота, а они не могут уйти, они умирают здесь, в месте, которое так долго было их убежищем и источником пищи, ну не смешно ли?

Как-то её остановила Катерина Викторовна, долго всматривалась в потускневшие глаза, грязные волосы, небрежно повязанный на груди пуховый платок.

– Детка, нельзя же так опускаться, – покачала она головой по результатам осмотра и повела Сашу в подсобку.

Посредине небольшой комнаты стояла самопальная «буржуйка», в недрах которой корчились в весёлом огне аккуратно распиленные берёзовые чурки. На печке булькал котелок, распространяя одуряющий запах крепкого мясного бульона. Над варевом склонился высокий мужчина, в котором Саша с содроганием узнала охранника, первым выстрелившего в голову несчастного тигра. Она вспомнила свою ненависть, как вспоминают рассказ чужого случайного человека, когда-то встреченного в поезде, рассказ ненужный и неважный, но отчего-то досадно врезавшийся в память. Сейчас ей было всё равно, и она протянула к огню покрытые кровоточащими цыпками руки. Мужчина поднял голову и улыбнулся ей. Саша вспомнила, что его звали Серёжа, и кивнула в ответ.

Катерина Викторовна принесла камфорной мази, протянула Саше. Та взяла, машинально намазала на руки, разглядывая их, словно чужие.

– Ты когда ела в последний раз что-нибудь, кроме хлеба? – спросила Катерина Викторовна.

Саша задумалась. Картошка закончилась давным-давно, тушёнка – вместе с крупой, как раз когда отключили воду. Два раза в неделю Саша брала у соседей салазки и привозила с речки двадцать литров воды, этого худо-бедно хватало умыться, а когда же она в последний раз готовила? Воображение подсовывало пекущегося в духовке гуся, вот только съели его почти четыре года назад.

Катерина Викторовна покивала понимающе, достала из тумбочки широкую глиняную миску и налила в неё из котелка густой перловой похлёбки.

Саша старалась есть медленно, но у неё не очень получалось. Она с трудом сдержалась, чтобы не выхлебать нехитрое блюдо через край, дождаться всё же ложки. Разваренная крупа, пропитанная бульоном, ползла по пищеводу, раздражая и согревая, желудок дёрнулся навстречу и заворчал в экстазе, всасывая и млея.

Насытившийся человек смотрит на жизнь совсем по-другому. Он может, например, враз осознать себя всего, от грязных стоптанных сапог до нечёсаных сальных волос, мучительно устыдиться осознанного и выбежать на улицу. Наскоро причесавшись позаимствованным гребешком и вымыв сапоги в ближайшей луже, человек может вспомнить, как трусливо прятался в воспоминаниях о счастливых часах, и устыдиться ещё раз.

– Вот и хорошо, – кивнула Катерина Викторовна, глядя на преобразившуюся Сашу с нескрываемым одобрением.