Русская фантастика – 2018. Том 2

Стараниями той же Катерины Викторовны на следующий день в Сашиной квартире появилась точно такая же «буржуйка» и небольшая поленница дров. Принёс это богатство коренастый мужичок в разухабистой ушанке, которому Саша без сожалений отдала золотое колечко с настоящим рубином.

Катерина Викторовна дала ей малюсенький мешочек пшена и кусок мяса. Когда за мужиком закрылась дверь, Саша раскрыла пакет с мясом, внимательно рассмотрела содержимое и задумалась, откуда оно взялось. Красноватая мышца не походила ни на свинину, ни на говядину, скорее всего, она принадлежала средних размеров козе. Саша похолодела, несмотря на исходящее от «буржуйки» тепло, когда вспомнила, что три дня назад очередной угодивший в зоосад фугас убил двух коз, из тех самых, с которым она делила хлеб в начале осени.

Саша осторожно положила мясо на табурет и отошла от него подальше. Сама мысль о том, что можно съесть тех самых коз, вызывала в её душе отвращение, граничащее с паникой. С другой стороны, козы и так умерли, и глупо хоронить мясо, шатаясь от голода. Те козы, которые толкались за право взять кусок хлеба с её ладони, были подопечными, почти детьми, но, умерев, превратились в мясо, которое можно есть, позаботившись таким образом о тех, кто кормил их при жизни. Саша не подозревала, что, пытаясь найти компромисс, чтобы бросить наконец кусок мяса в котёл и утолить вновь проснувшийся голод, она восстанавливает логический фундамент крестьянского животноводства. Действительно, её не такие уж и далёкие предки, если надо, поили поросят из бутылочки, заботились о них и пускали их в дом в особо лютые морозы, давали скотине имена и ласковые прозвища, но резали недрогнувшей рукой, когда подходил срок. Вчерашний Яшка или Гриша подавался на стол в яблоках и с пучком петрушки в оскаленном в смертельной агонии рту, и смерть от руки хозяина превращала его из питомца и любимца в пищу.

Как обычно и случается, вкус горячей каши с мясом успокоил мятущийся Сашин разум, а полнота желудка вытеснила видение доверчиво подбирающей крошки с её ладони козы на задворки подсознания.

* * *

Дорогая моя Сашенька!

Пишу сейчас и чуть не плачу от нежности. Я ранен, легко и неопасно, доктор говорит, что скоро снова буду в строю. Значит, твои письма, если они были, не нашли меня в расположении части, и сейчас летят в госпиталь, но и здесь меня не застанут. Я ничего о тебе не знаю, мышонок, кроме того, что ты жива. Жива! И читаешь сейчас, сидя с ногами в твоём любимом моём (на самом деле моём, я вернусь и снова займу его) кресле.

Здесь говорят, что Гитлер не выдержит зимы и война скоро закончится нашей победой, но я думаю, что когда… (вымарано цензурой)

Так что держись, моя родная. Прошу тебя об одном, только выживи.

* * *

Хлебную пайку снова урезали, теперь рабочие и ИТР получали по двести пятьдесят граммов на день, служащие, дети и иждивенцы – по сто двадцать пять. Но в тот же день на ладожский лёд встала первая машина из многих и многих сотен грузовиков, проехавшихся в Ленинград Дорогой жизни. Надежда делала пайку тяжелее.

Саша снова голодала. На улицах не осталось ни одного лошадиного трупа, растащили даже полуразложившиеся, зато стали появляться трупы людей. Через неделю от них перестали шарахаться, ещё через несколько дней у мертвецов стали пропадать ягодицы.

Заболела бегемотиха Красавица. Бассейн её высох, набрать новый было негде – водопровод не работал. Двухтонное животное исхудало до болтающейся на костях кожи, которая стала трескаться без воды, трещины воспалились и доставляли неимоверные страдания. Каждый день Евдокия Ивановна и Саша притаскивали с речки бочку воды, нагревали и поливали Красавицу, потом смазывали раны камфорным маслом и наводили ей пищу: около пяти килограммов съедобной травы и жмыха смешивали с тридцатью килограммами распаренных опилок.

– Не выживет старушка, – поджимала губы Евдокия Ивановна, а Саша не знала, чего ей больше хотелось: чтобы бегемотиха выздоровела или чтобы умерла и можно было её съесть.

Два желания эти жили в Саше одновременно, никак между собой не противореча и даже в некотором смысле дополняя друг друга, являя собой подобие инь-яна как символа единства и борьбы противоречивых начал. Бегемотиха между тем не отличалась развитой интуицией или прочими тонкостями душевной организации, она тупо смотрела на Сашу воспалёнными красными глазками и поедала свою в большей части несъедобную мешанину.