— Нету, кончился! — в привычном тоне огрызнулась она, тем более что и правда от души бухнула в склянку остатки до последней капли. Потом обернулась к мужчине и чужим голосом сказала: — Мы закрываемся. С вас 128-50. — Она не знала, куда деть глаза, но уже слышала шаги дежурного администратора. Потомственный завскладом и бывшая красавица, еще помнившая как управлять людьми одним движением бровей, та грозно поднималась из подсобки в подвале в зал по коридору, приближая конец истории.
Человек полез в карман куртки и достал что-то оттуда, зажав в кулаке. Ловко подбросил, поймал, положил на стойку, звонко хлопнув и прикрыв ладонью.
— Ты похожа на Элли в своих серебряных башмачках. Стоишь у дороги из желтого кирпича, и все чудеса с тобой, они начнутся завтра, с первым шагом.
— Ага, а я ее Железный Дровосек, — схамил Серега.
— Типа того, — беззлобно ответил поздний гость, — у Дровосека же было сердце. Только он не мог себе позволить в это поверить. Боялся распробовать, расчувствоваться, заржаветь… Кесарю — кесарево. — И посмотрел серому охраннику прямо в глаза. Тот глядел исподлобья.
Человек убрал руку со стойки и пошел к выходу. В дверях он обернулся и сказал, ни к кому не обращаясь:
— Иногда бывает достаточно повода. Например, снега.
Снег за окном валил стеной.
2:2. «Небо цвета свежего какао»
Она не думала, что здесь будет настолько тяжело.
Небо было серо-розовым, цвета свежего какао, сильно разбавленного топленым молоком. Казалось, вдохни поглубже — и согревающий аромат детского напитка защекочет ноздри. Но запахов не было. Было только небо и город под небом. Их соединял снег.
Не было солнца, а значит — и времени не было. Небо затянули плотные снежные тучи. Они срослись над городом сплошной пеленой, так что перестали быть тучами, а стали покровом. Под этим покровом время остановилось. Не стало больше предрассветных или вечерних сумерек, дня или ночи. Остались только свет и темнота. Стрелки часов в городе под небом продолжали свой привычный бег, отсчитывая абстрактные секунды, минуты, часы. Но ощущение времени исчезло.
Не стало и пространства, и движения. Весь огромный бушующий, вечно спешащий и движущийся мир тоже остался вне этого покрова из туч. В городе не было даже ветра. Только небо и город под небом. Их соединял падающий снег.
Молодая девушка стояла у стойки бара в кафе-кондитерской, повернувшись к окну боком, обхватив себя руками — то ли согревая, то ли сдерживая себя. Но поворот головы и взгляд ее были устремлены к окну, к снегу, к небу.
Ее черные прямые волосы были недлинно подстрижены, и боковые пряди острыми крыльями ласточки лежали на белых щеках.
— Ваше какао, — сказала рыженькая девушка-официантка, поставив перед задумавшейся клиенткой бумажный стаканчик с ароматным напитком, — будьте осторожны, оно очень горячее. Спасибо за заказ, ждем вас снова, — привычно отчеканила она свою дежурную фразу и не пробила чек.
Грустная темноволосая девушка взяла стакан хрупкими ладошками и отошла к столу у окна. В полупустом кафе по гулкому бетонному полу она прошла, не оставив за собой ни шлейфа духов, ни звука шагов. Официантка моментально забыла о ней.
Девушка с какао села на высокий стул, снова полубоком повернулась к окну, поставила наконец стаканчик на стол, но не отняла рук.
Можно было подумать, что она озябла и пыталась согреться о горячий напиток. Она даже чуть нагнулась над своим какао. Теплый ароматный пар коснулся ее лица. На мгновение ее ресницы дрогнули, а брови чуть сдвинулись, словно она пыталась понять, почувствовать что-то совершенно новое для нее. Но что может быть нового в старом добром горячем шоколаде?
Ее лицо снова стало грустным. Тот же взгляд: вниз — в сторону — вверх, к небу. Ее легкие волосы качнулись в ритме падающих снежинок. Две слезинки упали в какао, чуть запоздав, как синкопа. Но музыки не было. Не было запаха, вкуса. Она ничего этого не чувствовала. Только видела и слышала. И страдала от того, что она видела и слышала.
Глядя на небо как на что-то родное и знакомое, она искала там утешения. Как много бы она отдала за то, чтобы только остановиться, и смотреть на небо, и никогда не уходить. Не двигаться дальше.
Но ей нечего было отдать за право любоваться небом и снегом.
У нее было поручение, которое она не могла не выполнить. Это был ее долг. Долг был сильнее ее. Долг был ею, всей ее жизнью.
Ее не посещала мысль, что можно не выполнять задание. Без исполнения долга само ее существование не имело смысла и оправдания. Девушка это понимала. Но она не думала, что здесь будет так тяжело!
Осознание этой тяжести придавило девушку к серой земле. Все, что ей оставалось, — это жижица в бумажном стаканчике вместо неба.
С усилием она оторвала взгляд от неба и перевела на какао.
— Боже мой, Боже мой, здесь ты меня оставил! Но да не моя воля будет, а Твоя, — прошептала девушка над остывающим питьем. — У меня нет моей воли. — Ей совсем не хотелось пить.
— Какао цветом напоминает небо в такую погоду, не правда ли? — послышалось рядом.