Русская готика

После ухода Асмана третья кровать в нашей комнате пустовала недолго. Однажды я пришел и увидел, что на ней спит незнакомый смуглый мужик. «Это Аслан, – представил мужика позже террорист. – Пока будет жить с нами». «Аслан такой же мудак, как Асман?» – поинтересовался я. «Аслан мой брат», – обиженно ответил тот.

Аслан действительно оказался другим. Он был вежливым, добродушным, улыбчивым – словом, полная противоположность предшественнику. По его словам, он приехал в Москву, чтобы попасть в борцовский клуб ЦСКА. Что-то у него не срослось в клубе, потому что пробыл Аслан с нами недолго – через три недели он уже сидел в обратном автобусе на Махачкалу, увозя с собой в память о столице фирменную ЦСКА-борцовку с эмблемой клуба и два модных джемпера, купленных на распродаже в магазине «Zara» на Тверской.

После Аслана был Ибрагим. Потом были Аким и Абдулла (поочередно один из них спал на кровати, а другой на полу), вслед за Акимом и Абдуллой к нам вселился Аслан номер два. Однажды ночью, когда я явился в общагу, в комнате на меня прыгнул с ножом неизвестный. Позже оказалось, что это наш гость, который подумал, что я грабитель. В другой раз я застал два неизвестных тела в собственной кровати – они сказали, что террорист пустил их пожить, пока они не найдут работу в столице.

Один из дагестанцев, уходя, украл часть моих книг – не помню, кто из них. Другой повадился носить мои футболки, потому что, как заявил он сам, они ему очень шли. Третий нашел мою заначку и растратил деньги, но на мои расспросы упорно мотал головой: «Не-е, брат. Ты сам потратил». Незаметно для меня странные причинно-следственные дагестанские связи вдруг стали определять большую часть моей жизни. Я стал делать многие вещи с оглядкой на мнение и возможную реакцию соседей (самой частой реакцией была презрительная усмешка); я контролировал слова, чтобы не провоцировать их гневные припадки (которые становились все чаще); наконец, я научился не вступать с ними в дискуссии о Боге (каждый второй из соседей считал своим долгом узнать, верующий ли я, в какого бога верю, а затем сообщить, что другого бога, кроме Аллаха, нет). Но все эти люди были преходящи, они ненадолго оставались в моей жизни. В то же время террорист обосновался в ней капитально, и именно с ним развернулась основная борьба. Борьба, в которой я, к своему сожалению, проиграл – частично из-за собственной нерешительности, частично из-за незнания законов, по которым определяют свою жизнь горцы.

Все началось еще во времена казаха – именно его забывчивость стала поводом к началу боевых действий. Дверь нашей комнаты в общежитии имела два замка, один из которых мы никогда не закрывали. Точнее, террорист с казахом могли закрывать его, когда жили вдвоем, но с появлением третьего человека от этой затеи пришлось отказаться. Все дело в том, что ключей от второго замка было всего два и на меня – как последнего заселившегося – их не хватило. До лучших времен мы договорились оставлять этот замок открытым, чтобы я тоже мог попадать внутрь. Однако в одно из утр, уходя на лекции, казах закрыл его.

Случайно или намеренно это произошло, я не знаю, а знаю только, что Боря всегда параноидально беспокоился за сохранность своих вещей. Некоторое время назад в холле развесили объявления – аспирант из энной комнаты умолял неизвестного, который украл у него ноутбук, вернуть украденное, потому что в недрах ноутбука были все материалы по его диссертации. Без них, убеждал автор объявления, на учебе в аспирантуре можно ставить крест. «Приму за любое вознаграждение», – обещал автор в конце послания. Нельзя сказать, чтобы в общаге пропадало что-то постоянно, да и автор, судя по всему, был сам виноват в случившемся – согласно объявлению, ноутбук у него украли при открытых дверях. Однако это объявление перевернуло внутренний мир казаха, и без того подернутый дымкой страха, отчаяния и предчувствия чего-то дурного, что непременно должно было произойти. Ко всем его многочисленным паранойям прибавилась еще одна. Она заключалась в том, что теперь он постоянно ждал кражи.