Русская готика

В нашей комнате стоял компьютер – его компьютер, купленный у кого-то из уже защитившихся аспирантов. Она была древней динозавров, эта машина, занимавшая существенную часть тесной комнаты. Исполинский системный блок выпирал из-за кровати казаха и становился причиной кровавых ссадин на ногах, если ты позволял себе забыть о его существовании и перешагнуть через него. Монитор с выпуклой линзой, как у старых телевизоров, занимал весь без исключения обеденный стол – его нужно было снимать со стола всякий раз, когда ты хотел поесть, а затем водружать на прежнее место. Ко всему прочему, этот суперкомпьютер едва работал – грузился медленно и с каким-то подозрительным скрежетом, а загрузившись, открывал даже не «Виндоус», а доисторический «Нортон Коммандер». Только однажды я видел, что казах набирает что-то на клавиатуре. Все остальное время он писал свою диссертацию по старинке – от руки, в больших разлинованных тетрадях. Тем не менее, прочитав объявление о краже ноутбука у одного из аспирантов, он пришел к твердому убеждению, что теперь его компьютер тоже непременно спиздят, если его не охранять, и никакие доводы не могли его от этой мысли отвратить – даже такие, что воры просто не смогут вытащить тяжелую махину, да и просто не будут с ней связываться ввиду крайней бесполезности. «Все равно, – упрямо твердил казах. – Компьютер – это ценность, роскошь, достаток». Он считал, что провернул выгодную сделку, за бесценок приобретя уродливый технический хлам.

В любом случае сейчас уже нельзя установить, послужил ли причиной закрытия второго замка страх за компьютер или это было утреннее сонное забытье казаха. Важно то, что через час перед дверью оказался я. Я пил всю ночь, был голоден, устал и в тот момент хотел только одного – рухнуть на кровать и уснуть. Запертая на все засовы дверь разозлила меня. Я попробовал сходить за сантехником, чтобы тот помог открыть ее, но мне сказали, что он ушел в другой корпус и вернется не раньше вечера. На весь студенческий городок из пятнадцати высотных зданий было только два или три сантехника. Лично я не видел их ни разу. Получив отказ в помощи, я вернулся на свой этаж и вышиб дверь ногой. Это оказалось нетрудно: древесина в раме была сухая и треснула после первого же удара, а после второго железные пазы замка вышли из нее, и дверь распахнулась. Кое-как прикрыв ее и подперев изнутри табуретом, я улегся спать, еще не зная, что только что развязал войну, из которой не выйду победителем.

Вечером со своих занятий вернулся террорист и с ходу потребовал от меня объяснений. Я рассказал ему, как все было, и пообещал в ближайшее время врезать новый замок. Но обещать не значит жениться; жизнь моя была быстрой, менялась миллион раз на дню, и про замок я забыл. Мы закрывали дверь, по-прежнему подпирая ее изнутри. Казах ворчал, я не обращал внимания, и вся общага знала, что к нам можно зайти. Вероятно, в эти дни отмалчивающийся террорист копил темную энергию, потому что неделю спустя он обрушил на меня обвинения.

– Ты как баба, Мища! – орал он, по кавказскому обыкновению заменяя букву «ш» на «щ». – Баба тоже обещает, что даст, и не дает! Ты сказал, поставищь замок и не поставил. Почему?

– Остынь, – сказал я, поворачиваясь к нему спиной. – Поставлю на днях.

В следующий момент он ударил меня, попав кулаком куда-то за ухо, и мы сцепились, упали и стали кататься по полу, беспорядочно молотя друг друга. Он был грузнее меня, со спортивной подготовкой – за месяцы жизни с дагестанцами мне стало казаться, что все они прошли через секции борьбы и тайского бокса, – возможно, именно поэтому он в итоге оказался наверху. Не обращая внимания на удары, он ухватился за мою ногу и стал выкручивать ее в захвате. Какое-то время я сопротивлялся, продолжал лупить его по носу, лбу и щекам, но потом боль стала невыносимой. «Хватит! – заорал я. – Все! Я вставлю этот гребаный замок прямо сегодня!» Он подержал мою ногу еще немного, пока свет в моих глазах не стал меркнуть, а собственные вопли не начали доноситься будто бы издалека, и только после этого отпустил. Потом, не сказав ни слова, вышел из комнаты.

Все было ясно. Он победитель. Я проигравший. Начиналась другая жизнь.

Террорист начал общаться со мной подчеркнуто пренебрежительно. Он стал позволять себе высмеивать меня перед своими дружками. К примеру, однажды я возвращался в общагу и увидел его в толпе других дагестанцев, сидящих у входа, – это была еще одна их привычка вместе с тягой к стадному житью: часами сидеть на корточках в оживленном месте и оценивать проходящих мимо людей. Самым удачливым удавалось даже клеить девчонок во время этого сидения.

– Мищ-ща-а! – заорал террорист, увидев меня. – Щтобы сделал мне обед, когда я вернусь!

Дагестанцы заржали одобрительно. Террорист показал им, что научил другого уважать себя и что теперь у него есть белый парень на побегушках – в их сообществе это ценилось. Я прошел мимо, не ответив.

В другой вечер террорист подошел ко мне, подозрительно принюхиваясь. Обойдя меня несколько раз и втягивая носом воздух, он вынес диагноз:

– Ты пил!