Русская готика

– Мы вчера поругались. Он ушел, напился. А потом встретил эту лярву. Улыбку. И она… – Тут Настя снова начала рыдать в полный голос. – И она ему дала-а-а-а…

Я подскочил на месте: как дала? Улыбка Лехе? Нашему бритому Лехе в дурацких туфлях? За что?! Счет становился уже «два – ноль», и это не лезло ни в какие ворота. У Лехи было уже две женщины в его жизни. Вдвое больше, чем у всей остальной рок-группы.

– Вот от чего он отказался! Вот!! – Настя задрала юбку, показав мне внушительный кусок ноги. – И еще от этого! – Она потискала свою грудь. – И ради кого? Ради шалавы, которая ходит в воинскую часть? Ради Улыбки, которую имел весь город?

Пацанский кодекс гласит: никогда не путайся с девчонками друзей. Но так ли уж важны эти правила? Я прочитал задранную юбку как сигнал, как приглашение, я вздохнул и подумал: «Эх, Леха, Леха». И затем полез к Насте целоваться – слюнявым подростковым поцелуем.

– Ты чего? – отпихнула она меня.

– Как чего? – смутился я. – Ты же сама. Того… Этого…

В следующий момент Настю начало рвать. Весь выпитый джин-тоник, все невылитые слезы, все отвращение от измены любимого и моего поцелуя изливались на асфальт, прямо нам под ноги. Рвотой забрызгало мои кеды. Забрызгало одуванчик, который пробивался сквозь дырявый асфальт. Забрызгало Настин сарафан в цветочек, очень сексуальный.

Она уткнула голову в колени и сидела молча. Я решил, что сказано достаточно, тихо встал с лавочки и ушел.

Потом они помирились, Настя с Лехой, но их отношения готовы были вот-вот рассыпаться как карточный домик. При каждой ссоре Настя вспоминала Лехину порочную связь. Сам Леха стал легендой. Старшие пацаны прослышали, что он изменил красивой девчонке с пропащей страшной Улыбкой и смеялись над всеми участниками этой истории – над Лехой, над Настей, над непутевой пионерской жизнью. «Чего тебе было надо, дурила? Чего не хватало?» – допытывались старшие у Лехи. Настя бросила его, когда Леху забрали в армию. Она закрутила любовь с новым парнем ровно через пять дней после проводов.

Еще через день, не в силах больше терпеть безразличие женского пола, я зашел в обувной магазин и выбрал самые уродские остроносые туфли на свете. «Мне вот эти», – сказал я. Я натянул их прямо в магазине и вышел на улицу. Новый желанный объект на свободном рынке секса. Человек, который не знает поражений. Человек, чье второе имя – «Успех».

Женитьба Громова

Под венцом Марина стоит бледная, нервная, издерганная. Только глаза сверкают из-под фаты, но не счастьем, а холодной, скрытой глубоко злобой. Губы собраны в улыбку, похожи на восковой слепок. Тонкая, с длинными пальцами кисть руки держит не жениха под локоть, как положено, а напряженно сжата в кулак. Невидимые искры полыхают вокруг Марины.

Народа в комнату бракосочетаний запустили немного. Марина – одна, а вокруг нее сплошь родственники жениха: мама, папа, младший брат Артем. Еще в помещении стоят двое военных и топчется в углу зэк. Военные будут вести свадебную церемонию, а зэк нужен для того, чтобы поднести на кружевной белой подушечке кольца.

Жених Марины – ниже нее, сутулый, худой, голова неровная, коротко стриженная, глаза в пол, руки в карманах пиджака, пиджак велик на два размера. На жену не смотрит – побаивается, исподлобья оглядывает военных.

– Чего волком зыришь, заключенный Громов? – с подъебкой интересуется один из них. – У тебя праздник сегодня или нет?

– Праздник, – понуро отзывается жених.

– Вот и радуйся. Держи спину прямо, улыбайся.

Громов распрямляется, приподнимает голову.

– И руки из карманов вынь!

Вынимает руки.

Военный, который за главного в брачной процедуре, плотоядно поглядывает на Марину. Та глядит в ответ – дерзко, с вызовом, и от этого жениху становится совсем плохо. Потому что он – жених – после свадебной процедуры и первой брачной ночи, для которой молодоженов определят в комнату этажом ниже, отправится обратно в камеру досиживать свой срок. И военный, на которого сейчас с презрением смотрит его невеста, наверняка запомнит этот Маринин взгляд. И когда придет время, спросит за него с заключенного № 3103 Громова, и спросит так, что мало не покажется.

Второй военный – рангом пониже. Он деликатно кашляет в кулак и говорит, что пора начинать.

– Начинать так начинать, – отзывается первый и, еще раз по-хозяйски пройдясь глазами по невесте, окрикивает зэка с кольцами, нелепо сгрудившегося в углу. – Чего встал, Гордиенко? Неси свою задницу сюда.

Зэк дергается как от пощечины, втягивает голову в плечи, изгибается, подшаркивает к военному.

– Ну. – Тот поплевывает на руки, забирает подушечку с кольцами. – Понеслась!

Его голос неожиданно набирает мощь, несется сквозь запертую дверь по коридору, спускается вниз по лестнице и в конце концов вылетает на улицу, где его слышат колонны безликих зеков, выстроившихся, чтобы идти на обед: