Русская готика

«Эй, Стиляга, а знаешь, что я передам твою невесту своему брату, который сейчас на свободе?» Или: «А я завтра выхожу, парень, не надо там за кем-нибудь посмотреть?» – все это негромко и ехидно доносится с разных сторон каждый день. Громов слышит, заводится и копит злобу. К страху перед охранником примешивается страх того, что от него ждут поступка, драки, плевка – любого проявления собственнических чувств самца. Зэки проверяют, как далеко они смогут зайти, как низко смогут опустить Громова.

В вечер перед свадьбой тот решается, но выбирает себе самого мелкого оппонента – после очередной фразы набрасывается на малахольного сидельца, хотя подтрунивал над Громовым не он, а другой, гораздо более опасный человек. Громов вцепляется двумя руками в куртку хилого заключенного и пытается ударить его головой об стену. Удара не выходит, заключенный начинает визжать и царапаться – и в этих беспорядочных маханиях руками засаживает Громову два ногтя в щеку. Теперь уже очередь визжать Громова: ногти малахольного зэка обжигают его, Громов хватается за лицо, а все остальные ржут. Дело происходит в тюремной столовой. Громов отнимает руки от лица – они в крови, – осматривается, и тут в него со всех сторон начинают лететь хлебные катышки. Они летят со столов, со стойки раздачи еды и даже, кажется, с неба. Зэки показывают, что презирают его, но каждый в глубине души дико завидует Громову и его делам с женитьбой. Они хотят выместить на Громове свою зависть, хотя каждый из них уверен, что сам бы с легкостью пережил подобный позор, если бы назавтра ему предстояло лечь в постель с женщиной. От этого злобы становится еще больше, и поток хлебных крошек, низвергающихся на Громова, не иссякает. В то же время тот теряет остатки достоинства – падает на колени, закрывая расцарапанное лицо ладонями, и начинает безудержно рыдать.

Наутро брачующиеся стоят перед военными, и глаза Марины сверкают, как два бенгальских огня. С ее стороны нет родственников, но со стороны жениха – вся семья: мать Громова, его отец и младший брат. Они гордятся Громовым и рады будут вновь увидеть его после отсидки. Наклонившись к жениху, Марина раздраженно шепчет:

– Пока я шла сюда, три человека отпустили пошлости на мой счет, а один даже схватил меня за задницу.

Громов старается быть спокойным:

– Это тюрьма, любимая.

– Да? – спрашивает Марина, вскидывая брови. – Человек, схвативший меня за задницу, сейчас стоит перед нами и готовится надеть нам обручальные кольца.

Громов съеживается и глядит на военного, который продолжает горланить слова свадебного напутствия:

– Семья – это главная ячейка общества! Поэтому когда один из вас досидит срок и окажется на свободе, то вам нужно будет быстро рожать детей и работать на нормальной работе. Понятно? На нормальной работе! И поэтому это подвиг, товарищи брачующиеся, что вы все-таки решились, и поэтому п-о-з-д-р-а-в-л-я-ю в‐а-с!

Говоря это, военный игнорирует Громова и продолжает нагло пялиться на Марину. Марина отвечает ему диким кошачьим взглядом из-под фаты – ничего хорошего не предвещает этот взгляд.

Громов съеживается еще больше. Он уже знает, что сейчас произойдет.

В следующий момент Марина выбивает подушечку с кольцами из рук военного, набрасывается на него и валит. Охранник кричит и пытается спихнуть девушку с себя. Марина дергает его за волосы: с удовлетворением отмечает, что волосы выдергиваются, пучки остаются у нее в руках. Охранник воет уже совсем по-звериному, но никто не бежит ему на помощь – все настолько удивлены, что стоят и моргают как истуканы. Марина погружает палец ему в глаз. Глаз надувается, кажется, что он сейчас лопнет. Белок взрывается радужкой кровяных дорожек.

Заключенный Громов стоит молча и хочет провалиться сквозь землю. У его ног лежат обручальные кольца: символы верности и любви – его и Марины.

Заключенный Громов представляет, каким адом станет его жизнь завтра, когда военный залижет раны и вернется в строй. Какой изощренной мести захочется ему? Кого выберет своей жертвой? На этот счет у Громова нет никаких сомнений.

Стоя рядом с дерущимися, Громов вдруг начинает делать то, чего не делал никогда раньше, а именно – вздевает глаза к небу и начинает искренне, исступленно молиться. Громов просит у Бога открутить все назад – до того момента, как он, до краев наполненный тестостероном, сел писать Марине первое письмо.

Конец наркобарона

Человеческая руда текла сквозь него. Бороды, окурки, пот, пар тяжелого водочного дыхания – Костик видел и чувствовал все. Протяни руку – и коснешься штанин идущих. Он вжался в забор на пятачке куцей травы, подтянул к себе ноги и молился, чтобы его не заметили. Люди шли жечь дом барона Сандро. Тащили монтировки, разводные ключи – вдруг барон или его молодчики взъерепенятся, не пожелают уйти добровольно.