Русская и Сербская Православные Церкви в XX веке. История взаимоотношений

Позже сам епископ Григорий (Граббе) в письме первоиерарху Русской Православной Церкви за границей митрополиту Виталию (Устинову) от 30 мая 1994 г. так описывал данную ситуацию и свои чувства в это время: «Сколько я себя помню, я никогда никого не ненавидел. Я не питал „ненависти“ и ко всем врагам России, какую западные народы часто питали к своим врагам, например немцы к русским. Я только ошибался насчет прочности немецких побед – был еще сравнительно молод. Однако мы в Синоде вообще соблюдали сугубую осторожность и не давали немцам никаких обещаний, которые они могли бы нам впоследствии припомнить. Лично у меня никакой симпатии к немцам быть не могло. Благодаря им попал в руки большевиков мой отец и больше года я не знал о судьбе своих двух дочерей и сестры. По чудесном возвращении их в Югославию, оккупировавшие ее немцы сделали обыск у митрополита Анастасия (фиктивно, чтобы пугнуть), но настоящий у меня и в Синодальной канцелярии»[250].

Изъятые при обыске документы Синода были отправлены в Германию для изучения. Сведений о политической деятельности митрополита гестапо найти не удалось, и оно оставило владыку в покое. Прекращение его дела произошло не без участия командующего германскими войсками в Сербии генерала Шрёдера[251]. Военная администрация в Югославии, как и на оккупированных территориях СССР, старалась проводить по отношению к Русской Церкви более мягкую политику, чем по отношению к другим ведомствам.

Архиепископ Гермоген (Максимов).

В русской эмигрантской литературе есть упоминание о том, что оккупационные власти предложили митрополиту Анастасию выпустить специальное воззвание к русскому народу с призывом содействовать германской армии, будто бы идущей крестовым походом для освобождения России от большевизма. Предложение это якобы было подкреплено угрозой интернирования в случае отказа. Но митрополит отверг его, указав, «что при неясности для него немецкой политики и полной невыясненности для русских патриотов тех целей, с которыми немцы идут в Россию, такого призыва он сделать не может»[252]. По другим сведениям, с просьбой выпустить подобное воззвание к владыке обращались представители некоторых эмигрантских организаций[253]. В любом случае митрополит, всегда проявлявший осторожность и старавшийся не допускать крайностей в выражении своих симпатий и антипатий, никакого послания в связи с началом войны на территории СССР летом 1941 г. не написал.

Такая же ситуация существовала и в отношении молений. В официальном заявлении канцелярии Архиерейского Синода 1947 г. говорилось: «Синод не считал возможным разрешить служение торжественных и частных молебствий о даровании победы немецкому оружию, чего хотели некоторые недальновидные русские патриоты в Югославии, отождествлявшие заранее немецкие победы с успехом русского национального дела. Отрицательное отношение нацистов к религии еще более должно было укрепить его в таком решении. Если в русской церкви в Белграде с начала войны совершались перед Курской чудотворной иконой молебны каждый воскресный день, то никаких других молений на них не возносилось, кроме обычных, положенных на таком молебне, с присоединением возносившихся и до войны прошений о спасении Отечества: „возстави, спаси и помилуй страждующее Отечество наше“»[254]. Вскоре после окончания войны и сам митрополит Анастасий заявил, что Синод «никогда не предписывал молитв о „победах Гитлера“ и даже запрещал их, требуя, чтобы русские люди молились в это время только о спасении России»[255].

В 1941 г. вся русская диаспора в целом, также как и проживавшие в Югославии эмигранты, разделилась на две части – «оборонцев» и «пораженцев»[256]. Первые считали, что нацистская Германия стремится уничтожить Россию как государство, а вторые – лишь большевизм в стране. В Югославии, по утверждению В. А. Маевского, значительное большинство русских не разделяло пронемецких симпатий меньшинства и во главе с бывшим российским послом в Белграде В. Н. Штрандтманом «остро реагировало на попытки германофилов выступать от имени эмиграции»[257].

В этой связи надо различать позицию руководящих органов Русской Православной Церкви за границей от мнения ряда светских эмигрантских организаций и отдельных священнослужителей. В первые дни Великой Отечественной войны некоторые архиереи и священники РПЦЗ в своих статьях и воззваниях горячо приветствовали поход вермахта на территорию СССР. Наиболее известным из них является послание митрополита Западно-Европейского Серафима (Лукьянова) от 22 июня 1941 г.[258]Некоторые священнослужители, в частности архиепископ Восточно-Американский Виталий (Максименко), занимая гораздо более осторожную, скорее негативную позицию по отношению к германскому вторжению, были против любой помощи Советскому Союзу.