Русская Япония

Но случалось, что и русские моряки забывали собственную поговорку «В чужой монастырь со своим уставом не ходят», и тогда их поведение вызывало неудовольствие у местных жителей. Как-то один из гардемаринов «Аскольда» забрел во двор к князю Сикузену, одному из влиятельных людей острова Кюсю, что было категорически запрещено. Его взашей выгнали со двора, что на этот раз показалось оскорбительным капитану «Аскольда». Последовали длительные переговоры обеих сторон, в результате которых представители князя извинились. Наглядный пример двойных стандартов, которым тогда следовали все европейцы, приходящие в азиатские порты.

В тревожные дни таких международных конфликтов члены русских экипажей старались не ходить в одиночку по ночному Нагасаки. Часть самураев крайне отрицательно воспринимали приход европейцев в Японию. Они хорошо помнили, как предупредительно вели себя в закрытом ранее Нагасаки первые голландцы, и не прощали новым гостям пренебрежительность и грубость по отношению к японцам.

Разрядить обстановку и улучшить отношения помог несчастный случай. Это произошло ночью 8 марта 1859 г. в голландской фактории Десима. К. Ф. Литке вспоминал: «Было около полуночи; наша колония, отдыхая от дневных трудов, спала глубоким сном, как вдруг раздались неистовые крики бонзы нашего храма:

— Пожар! Пожар!

Выскочив из комнат и увидев огромное зарево пожара на другой стороне залива, мы разбудили команду, захватили с собой все, что только могло быть полезно при тушении пожара — ведра, маты, брандспойты; часть людей отправили на фрегат за топорами и остальными брандспойтами, и через полчаса первый баркас пристал уже к пристани Голландской фактории.

Картина, которую мы застали, была ужасна и смешна. Несколько домов уже сгорело; огонь распространялся с неодолимой быстротой. Бедные голландцы потеряли головы, бросались из одного конца в другой, не имея ни людей, ни инструментов, а следственно и средств остановить огонь; японцы же, прибежавшие массами из города, боялись подступиться; пожарные их партии в отличных разноцветных костюмах с фонарями на длинных шестах и огромными баграми стояли вытянувшись вдоль улицы, не двигаясь с места, и только шумели и кричали.

Видя такой беспорядок, капитан принял все распоряжения на себя. По первому слову люди наши бросились в огонь спасать товары и вещи, еще не застигнутые огнем. Первые три дома, от которых начался пожар, уже развалились, четвертый стоял еще, но весь в пламени, а пятый начинал загораться. Мы принялись за эти два дома; тюк за тюком, ящики, мебель, как град, посыпались из окон, так что около дома было опасно стоять; через минуту двор и улица были до такой степени завалены вещами, что работа остановилась; тогда мы вспомнили про японцев, стоявших как вкопанные в отдалении и в изумлении смотревших на наших людей; мы их заставили оттаскивать вещи из-под стен дома к берегу залива, и они невольно, безответно повиновались нашим приказаниям.

В то же время мы старались брандспойтами и ведрами залить последний загоревшийся дом, но наши усилия оказались тщетными; недостаток в воде, которую по случаю отлива надо было далеко носить, не позволял действовать довольно быстро, да и сила брандспойтов была недостаточной. Тут только японцы объявили нам, что у них есть большие и сильные брандспойты, за которыми, конечно, немедленно и было послано. Между тем огонь быстро распространялся; пламя уже обхватывало стены дома, у которого черные закоптившиеся силуэты наших людей, как тени, мелькали мимо разбитых окон, и угрожало следующему дому, из которого также вытаскивали вещи.

Спасти горящий дом было невозможно, и, чтобы прервать путь огню, решено было сломать его до основания одним усилием. Покуда часть людей с опасностью жизни и вопреки приказаниям офицеров продолжала возиться в пламени, спасая частью уже захваченное огнем имущество голландцев, другая часть подрубала фундаментальные балки и заносила кабельтовы в разные стороны, один за верх, другой за низ дома. Все это было готово, прежде чем пламя успело захватить соседний дом, команду пополам поставили на оба кабельтова, и когда последний человек вышел из качавшегося дома, грянули «Дубинушку». «Зеленая сама пойдет» — и дом лежал уже в развалинах.[3]

Самая трудная работа была сделана, опасность миновала, все вздохнули свободнее, и даже японцы ободрились и добровольно начали помогать нашим матросам. Весь труд состоял теперь в том, чтобы предохранить от горящих остатков соседний, еще нетронутый, дом и уничтожить последние признаки огня на погорелом месте.