Русская идея как философско-исторический и религиозный феномен

Несколько по-иному анализирует русский национализм Г. П. Федотов. Позиция Федотова жестче и суровее позиции Ильина, хотя в любви к России и русским Федотов Ильину не уступает. Принципиальное совмещение православно-христианской доминанты в природе русского национализма и оценке духовно-исторических перспектив России объединяет позиции Ильина и Федотова: «Она была великая Россия, и она будет»[168]. И далее: «В православии дано нам религиозное освещение нации»[169].

В работе «О национальном покаянии» Федотов пишет о созвучии русского национализма, национальной идеи России русскому православию. С ним он связывает национальную специфику России и русского национализма. «При всякой иной – даже христианской, но не православной религии это будет уже не Россия»[170].

Имеется и серьезное расхождение взглядов Федотова и Ильина в интерпретации других аспектов русского национализма. В статье «Будет ли существовать Россия» Федотов сурово и нелицеприятно (на мой взгляд, несправедливо) пишет о русском национализме, который выражался главным образом в бесцельной травле малых народностей, в ущемлении их законных духовных потребностей[171]. Здесь вопиющее противоречие с доминирующей позицией Ильина выражено предельно (см., например, серию статей «Что сулит миру расчленение России» и статьи, посвященные русской идее)[172]. Более того, Ильину принадлежит одно из ведущих мест в обосновании воззрения на русский народ как на «многонародную нацию», как сплав славян и туранских народов (угро-финских, тюркских и монгольских), как нацию, сплотившую многие этносы теплотой, заботой, самопожертвованием[173].

И еще одно положение, поражающее не только философов, но и, видимо, любого любящего Россию гражданина: «Для целых поколений, – пишет Федотов, – "патриот" было бранное слово»[174](?)

Трудно не выразить здесь авторскую реакцию. Поражает непоследовательность в воззрениях Г. П. Федотова; солидаризируясь с русскими философами в принципиальной оценке русского национализма, Г. П. Федотов вступает в острое противоречие с самим собой. Как можно совмещать созвучие русского национализма («О национальном покаянии»), национальной идеи России и русского православия (см. выше) с третированием патриотизма, с алогичной и ложной идеей о русском национализме, угнетающем малые народы?

И, наконец, о позиции Н. А. Бердяева. Весьма характерным для его творчества является, как известно, антиномизм; не составляет исключения и его отношение к национализму вообще и к русскому национализму в частности. Например, в книге «Судьба человека в современном мире» он дает беспощадно уничтожающие оценки национализма без каких-либо оговорок и типологических вариаций. «…Современный национализм, – пишет Бердяев, – есть дегуманизация и бестиализация человеческого общества. Это есть возврат от категорий культурно-исторических к категориям зоологическим»; «национализм есть многобожие, он несоединим с единобожием». И далее еще однозначнее и категоричнее: «…наряду с изоляцией, он проповедует экспансию, завоевание, подчинение»; в обоих случаях «он противоречит христианской совести»; «национализм не приемлет универсальной религиозной истины», и далее следует «каскад» сентенций подобного рода[175].

Особое неприятие и недоумение возникает, когда мы читаем: «Национализм не имеет никаких (?!) христианских корней…»; «национализм глубоко противоречит персоналистической этике, он отрицает верховную ценность человеческой личности»[176].

Представленные негативные суждения Н. А. Бердяева по поводу национализма вообще и русского национализма в частности имеют, видимо, глубинные корни в его творчестве[177]. «Может ли человек спасаться и в то же время творить, может ли он творить и в то же время спасаться»? – вот основной вопрос одной из ключевых статей Н. Бердяева. Смысл ответа – разведение спасения и творчества по разные стороны бытия: Церковь занята спасением, творчество – прерогатива светского мира[178].

Таким образом, смирение, по Бердяеву, принципиально несовместимо с духом творчества.

Так, в центре системы идей Н. Бердяева возвышается столь популярная идея автономности творчества, претендующего на статус нового альтернативного пути спасения человечества, преображения твари и обожения мира[179].

Теперь остается высветить антиномизм Бердяева в отношении русского национализма с учетом его идеи автономности творчества. Самое главное состоит в том, что, характеризуя русский национализм, Бердяев противоречит сам себе, опровергая вышеприведенные суждения. Оказывается, «по другому Бердяеву», национализм бывает самый разный, и это принципиальное различие (мы бы сказали, типологическое различие) весьма ярко просматривается в его «творческом озарении».