Между тем, окончательный демонтаж старой системы власти стал постепенно заменять полумерами и компромиссами. Само же общество устало от длительного противостояния режиму. В результате номенклатура смогла усидеть в старых креслах, сменив маску «борцов за светлое будущее» на маску «борцов за демократию». (В день провала путча – 21 августа 1991 года – проигравшие аппаратчики тайно бегали из здания ЦК КПСС на Старой площади к баррикадам у Белого дома. Там они фотографировались на случай, если придется доказывать, что «звериное обличье прогнившего режима» они разглядели давно…)
Успокаивающая и малоинициативная политика новых властей вела к медленному откату от демократических берегов. В самом обществе гражданская активность угасала: часть лидеров ушла во власть (откуда их довольно скоро выпроводили), а сами активисты вели себя вяло и по-детски доверчиво. «Тихо закрылись» помещения, в которых недавно проходили бурные дискуссии и заседания неформалов. Противоречивые ельцинско-гайдаровские реформы не вели к появлению собственников и не создали настоящую частную собственность. Вместо этого, возник слой людей, которые с разрешения и фактически по поручению власти, стали, как бы по доверенности, исполнять роль хозяев предприятий. Номенклатура очистилась от одиозных персонажей прошлого и продолжила хозяйничать в стране. «Старых партийцев» сменили «нестарые комсомольские вожаки», позднее в ряды чиновников активно потянулись люди в погонах… Борьба за свободу слова выродилась в свободу от слова. В ельцинское время писать и говорить можно было все что угодно, но критика СМИ ничего не меняла и, фактически, ни на что не влияла. Чиновники на нее, как правило, не реагировали, и журналистика переродилась в банальное «выпускание пара». Масс-медия так и не стали «четвертой властью».
Почти все, за что многие десятилетия боролось русское сопротивление, в годы правления Ельцина не было доведено до конца и в результате оказалось дискредитированным. Диссиденты и неформалы, их лидеры либо остались сидеть на запасных стульях и не влияли на политический курс, либо были адаптированы к властным правилам, либо вообще во власть не пошли. Вместе с тем, довольно долго, не год и не два, и в обществе, и в самой власти господствовала неопределенность. Не было слышно людей, которые могли предложить ясную и убедительную программу дальнейших действий. Было непонятно – что происходит на самом деле и что следует предпринять. Власть, отмалчивалась и морочила народу голову…
В годы «номенклатурного отступления периода отечественной войны», как я уже писал, главным вектором духовной жизни стало возрождение национальной истории и культуры. В период хрущевского отступления интеллектуальный поиск шел одновременно в нескольких направлениях. Вновь проявила себя линия на российское возрождение, был отчетливо заметен растущий интерес к культурно-историческим традициям. Но самым массовым стал открытый протест против репрессий, против советчины и сталинщины. Ограниченным, но вполне заметным становилось внимание к ценностям Запада.
В период
Произошло и еще одно важное изменение. Как уже не раз подчеркивалось, главной идейной основой российской (досоветской) системы ценностей была православная церковь. Но, начиная с горбачевского времени и, особенно, с 2000-го года, РПЦ оказалась почти полностью интегрированной и растворенной постсоветской, номенклатурной системой. Роль церкви как «института российского возрождения» оказалась ограниченной и нереализованной. РПЦ, прежде всего, ее иерархи, совершила историческое предательство, подставив свое плечо под постбольшевизм, так и не удосужившись публично осудить советчину.
Подводя общий итог
четвертой волны противостояния гражданского сопротивления номенклатурной власти, надо подчеркнуть, что итог этот был достаточно значимым, хотя и не вполне осознанным. Главный его результат –