Теперь стало известным (из воспоминаний Витте), что, кроме неуверенности в войсках, поведение Николая «большого» определялось еще уверенностью в том, что при помощи «конституции» можно перевести на мирные рельсы рабочее движение. Перед октябрьскими днями Николай Николаевич «Романов» свел знакомство с крайним правым гапоновцем Ушаковым, почти таким же провокатором, как и сам Гапон. Этот рабочий из экспедиции заготовления государственных бумаг, и раньше водившийся с начальством и даже с министрами, ходил «поздравлять» Витте, когда тот вернулся после заключения Портсмутского мира, и теперь взялся быть политическим советником великих князей. Он рассказал Николаю Николаевичу, что «благонамеренные» рабочие всячески борются с революционерами в рабочей среде, но тщетно, ибо рабочие, не имея никаких прав и никаких других способов действия, кроме нелегальных, естественно, идут за революционерами, которые этими нелегальными действиями руководят. Но стоит дать рабочим возможность действовать легально, и они будто бы пойдут за Ушаковым и его товарищами. На Николая «большого» эти слова Ушакова произвели сильное впечатление, — у него, что называется, глаза открылись: вот оно, оказывается, как с забастовками-то можно справиться. И он окончательно укрепился в мысли, что нужно немедленно «даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности,
И Ушаков и его высокопоставленный ученик скоро должны были жестоко разочароваться в успехе этой новой зубатовщины: рабочие и не думали использовать «незыблемые основы» для «мирной» работы. Попытки создания желтых организаций в эти дни не имели ни малейшего успеха. Совет Ушакова может быть имел свой смысл до 9 января, но теперь, когда у рабочих уже существовали организации, возникшие явочным порядком, они шли совсем не к «мирной» деятельности в рамках самодержавной монархии, — они начали уже строить свое временное революционное правительство.
Идея революционного правительства, как и идея восстания, была к этому времени высказана в большевистской литературе уже давно. С того момента, как лозунг «учредительного собрания» был подхвачен буржуазной интеллигенцией и извращен ею — вместо верховного органа революции получилось собрание, созванное царем для сочинения конституции, — Ленин стал резче выдвигать вопрос о том, кто созывает это учредительное собрание. Какая-то власть должна была его созвать, — какая же? Разумеется не царь, а власть, вышедшая из вооруженного восстания, власть «временного правительства». Меньшевикам конечно эта идея показалась очень дерзкой и способной «отпугнуть» буржуазию, без которой они не мыслили «буржуазной» революции. Они поэтому поспешили окургузить лозунг, выдвинув идею «революционного самоуправления». Оставляя в тени вопрос, кто будет распоряжаться в центре, они агитировали за то, чтобы восставшие на местах захватывали власть в свои руки, оттесняя местные власти — губернаторов, градоначальников, исправников и т. д.
Все эти споры во всем разгаре были уже летом 1905 г.; образчик меньшевистской агитации мы уже видели в воззвании, выпущенном «Искрой» после восстания на «Потемкине» (см. стр. 343). История как будто нарочно захотела дать предметный урок.