Проигрыш трех дней, — а всего с самого начала движения пяти дней, — имел колоссальное влияние на весь ход восстания.
В положении Дубасова, больше всего на свете боявшегося соприкосновения своих войск с революционной массой, — это соприкосновение даже на казаков действовало разлагающе, — «действовать на расстоянии» было естественным выходом. А «восстановить против себя все население» ему не приводилось бояться, ибо все население, за исключением кучки буржуа и чиновников, было на стороне восставших. Начав его расстреливать из орудий, он ничего не терял, а выиграть мог. Против пушки браунинг был бессилен. В этот момент особенно сказалось отсутствие на нашей стороне артиллеристов, которые могли бы быть. Начальство больше всего боялось, как бы пушки не оказались и у восставших. «Беда, если революционеры заберут хотя бы два орудия, — писал кому-то генерал, командовавший войсками Московского военного округа, — Хотя бы не действовали ими, но во всяком случае это будет их трофеем, что произведет сильное впечатление. Будет страшная наша оплошность». Чтобы предупредить «беду», московскую артиллерию — бездействовавшую, ибо артиллеристы сидели запертые в казармах, — всю сосредоточили в Кремле, дальше всего от восстания. На улицах действовала сначала привезенная из Твери батарея, а потом гвардейская артиллерия, доставленная из Петербурга.
Это получение Дубасовым, после долгих просьб, подкреплений из Петербурга было последним ударом по восстанию, добившим его окончательно. Теперь против московских баррикад были гарнизоны обеих столиц.