Русская история. В самом сжатом очерке

Нет никакого сомнения, что если бы московские и ряда других центров рабочие не выступили в декабре с оружием в руках, говорить о революции 1905 г. было бы очень трудно; оттого буржуазия, которой очень хотелось, чтобы в России дело отнюдь не дошло до революции, да еще пролетарской, рабочей, так и настаивала, что «в Москве никакого восстания не было». Не призвать к оружию в декабре — значило бы повторить и удвоить ошибку, сделанную по отношению к Ростовскому полку. После этого меньшевистские контрреволюционные настроения весьма легко овладели бы массами, — недаром для меньшевиков вооруженное восстание после декабря сделалось «жупелом», которым они пугали несознательных. Массы хотели дать отпор царизму, но не знали, как это сделать. Большевики показали им, как это делается, показали им, что бороться в открытую против царизма можно, — и это было бесконечно важнее тактического успеха или тактической неудачи первой борьбы. Но если бы и большевики не сумели этого показать, это значило бы, что революционного руководства у русского пролетариата нет. Благодаря декабрю 1905 г. русская народная масса имела первую в своей истории революцию против царизма. И значение этого факта нисколько не ослабляется тем, что всей массе даже московского пролетариата принять участие в вооруженной борьбе не удалось. На этом обстоятельстве, — мы помним, констатированном Лениным, — что вся масса московских рабочих принимала участие только в забастовке и манифестациях, на улицах же дралось лишь незначительное меньшинство рабочих, — очень усердно играли меньшевики, доказывая, что «затея» большевиков провалилась: призывали к вооруженному восстанию, а рабочие на вооруженную борьбу не пошли. Нет никакого сомнения, что сознания безусловной неизбежности вооруженной борьбы у широких масс Москвы в декабре 1905 г. еще не было, иначе эти массы сумели бы достать оружие и увлечь за собою солдат, — словом, вели бы себя, как вели они себя в Петербурге в феврале 1917 г. и в Москве в октябре 1917 г., а не так, как они вели себя в 1905 г. Но грубейшая ошибка — смешивать отсутствие революционного опыта с отсутствием революционного энтузиазма. Люди, бесстрашно манифестировавшие под пулями и шрапнелью, люди, массами строившие баррикады, люди, поившие, кормившие и всячески обслуживавшие дружинников, — не могут быть заподозрены ни в недостатке храбрости, ни в недостатке сочувствия к революции.

Тов. Ярославский приводит очень убедительное доказательство этого сочувствия. «Может быть лучше всего характеризует настроение рабочей массы то обстоятельство, что среди восставших почти не было предателей, — говорит он. — Только впоследствии, движимые чувством страха и желанием во что бы то ни стало спасти своих близких, находились люди, которые падали до предательства. Факт несомненный, что многие арестованные во время восстания были освобождены вскоре только потому, что относительно их участия в восстании не было никаких данных. Можно было бы привести бесчисленные рассказы о том, как обыватели, вовсе не пролетарии, иногда чиновники, помогали восставшим решительно всем и после восстания скрывали дружинников»⁸⁷. Неумение стрелять, непонимание, что нужно стрелять, вовсе еще не доказывают, что тот или другой человек — плохой боец. Массы не сознавали значения оружия, во-первых, потому, что еще верили в силу средства, испытанного с таким успехом в октябре, — в силу забастовки: Дубасов показал им, что забастовка на царское правительство уже не действует. Массы имели, во-вторых, преувеличенное представление о техническом могуществе правительства, «Куда ж нам с голыми руками против пулеметов?» — эту фразу в декабре не одному из нас приходилось слышать от рабочих: дружинники показали им, что если не с голыми руками, то с револьверами можно держаться против пулеметов — и даже пушек — целую неделю. И в том и в другом отношении декабрь 1905 г. был громадным предметным уроком, — и этот урок запомнился. Февраль и октябрь 1917 г. были бы немыслимы без этого урока.

В заключение нужно сказать, что если изображать декабрь 1905 г. как массовое вооруженное выступление московских рабочих неправильно, то и преуменьшать участие их в вооруженной борьбе до нескольких сотен дружинников тоже неправильно. Мы уже видели, что, считая «смену», даже непосредственных участников вооруженной борьбы было несколько тысяч; но не подлежит сомнению, что за отсутствием оружия далеко не все желавшие могли принять участие. А если подсчитать всех, обслуживавших движение в качестве разведчиков, революционных «саперов», наконец санитаров (очень опасная в те дни функция, потому что дубасовцы усиленно обстреливали тех, кто подбирал раненых), мы будем близки к тем 8 тыс., о которых говорил Ленин в своей речи о девятой годовщине нашей первой революции. Вся масса рабочих не выступила — не значит: «рабочие не выступили». Передовые рабочие, рабочие-большевики все выступили. Но в декабре 1905 г. далеко не все еще московские рабочие были большевиками.