Русская история

Следовательно, роль стоящего при царе боярства он оценивает по-своему. Вот и другой пример: царь унимает религиозное рвение Никона, когда последний во время пути в Соловки за мощами митрополита Филиппа насильно заставлял сопровождавших его светских людей молиться по монашескому обычаю. В письме своем к Никону по этому случаю Алексей Михайлович согласился с тем, кто жаловался на Никона, «что никого-де силою не заставить Богу веровать». При такой вдумчивости и религиозном настроении была в Алексее Михайловиче одна черта, придающая ему еще больше симпатичности и в то же время многое в нем объясняющая, – Алексей Михайлович был замечательный эстетик. Эстетическое чувство сказывалось в его занятиях соколиной охотой, а позже – в страсти к сельскому хозяйству. Кроме обычного удовольствия охоты, помимо прямых охотничьих ощущений, царь находил в охоте удовлетворение и чувству красоты. В своем сокольничьем уложении, носящем название «Книга, глаголемая Урядник», царь очень тонко рассуждает о красоте ловчих птиц, птичьего лета и боя; видимо, охота для него есть в то же время и эстетическое наслаждение. То же чувство красоты заставляло его любоваться благолепием церковного служения и строго следить за чином его. В одном из писем к князю Одоевскому, где он описывает перенесение мощей митрополита Филиппа в Москву, отражается то же чувство красоты; особенно ярко выдается оно при описании крестного хода; царя увлекает мысль, что наконец-то гонимый святитель Филипп с подобающей честью возвращается к своей пастве. Даже в выборе любимых мест у Алексея Михайловича сказывается это поэтическое чувство: он любил село Коломенское, отличающееся живописным местоположением, хотя далеко не величественным, а из таких, свойственных русской природе, которые порождают ощущение спокойствия. Чрезвычайно любил он также Саввин Сторожевский монастырь (около Звенигорода) – это одно из прекраснейших мест около Москвы; но опять-таки красота этого места мирная, веселая, спокойная, вполне соответствующая характеру царя.

Своеобразное соединение глубокой религиозности с охотничьими наслаждениями и очень светлым, оптимистическим взглядом на жизнь, однако, не было противоречием в натуре и философии царя. В нем религия и молитвы не исключают удовольствий охотничьих и комедийных; напротив, он сознательно допускал эти удовольствия, не считал их преступлениями, не каялся после них, как делал это Иван Грозный. И на удовольствия был у него свой собственный взгляд. «И зело потеха сия полевая, – пишет он в своем Уряднике, – утешает сердца печальные и забавляет веселием радостным, и веселит охотников сия птичья добыча». Далее в том же сочинении он так наставляет охотников: «Будете охочи, забавляйтеся, утешайтеся сею доброю потехою зело потешно, угодно и весело, да неодолеет вас кручина и печали всякие». Этот взгляд на охоту как на противодействие печали не случайно соскользнул с пера у Алексея Михайловича; по его мнению, жизнь не есть печаль, и от печали надо лечиться, гнать ее, так и Бог велел. Припомним, что писал он Одоевскому: «Нельзя, что не поскорбеть и не прослезиться, и прослезиться надобно, да в меру, чтобы Бога наипаче не прогневить». Но если жизнь не тяжелое, мрачное испытание, то и не сплошная забава. Цель жизни – спасение души, и достигается эта цель хорошею и строгою, благочестивою жизнью. Алексей Михайлович бывал тогда доволен собою, когда на душе у него было светло и ясно, когда кругом все было весело и спокойно и все на месте, все по чину. Об этом-то внешнем порядке и внутреннем равновесии и заботился всего более царь, мешая дело с потехой, аскетизм с удовольствием. И эта его забота позволяет нам сравнить его (хотя аналогия здесь может быть лишь очень отдаленная) с первыми очень симпатичными эпикурейцами, искавшими душевного равновесия в разумном и сдержанном наслаждении. Если уместно здесь припомнить Гейне с его делением людей на эллинов и иудеев, то мы можем сказать, что Алексей Михайлович был типичный эллин. В своих общественных симпатиях Алексей Михайлович был передовой человек своего времени: он вполне последовательно проводил церковную реформу и не был против реформ гражданских. Он охотно принимал киевскую науку и был милостив к киевлянам и к грекам, как вообще к иноземцам, но в то же время он оставался чисто русским и православным, не подвергаясь влиянию иноземцев (что случилось с его сыном), не проводя новых идей в общество и не будучи деятелем партий (что опять-таки было с его сыном). И при конце своего царствования, подавляя консервативный раскол, Алексей Михайлович не терпел слишком явных подражаний Западу. Он на все отзывался, но вполне не отдавался ничему, и в этом отношении его можно назвать личностью, вполне отражавшею в себе все общество XVII века...

Время Феодора Алексеевича (1676-1682)