Русская канарейка. Голос

Леон молча рассматривал изображение на экране. В данную минуту ему было плевать, цветное оно или черно-белое. Ему вообще было не до художественных достоинств. Он знал эти руки: и левую, сильную, мужскую, рабочую, со вздувшимися венами, и вторую — детскую, беззащитную, навсегда оставшуюся в минувшем времени… В каждой лежало по совершенно одинаковой старинной серебряной монете.

— Знаешь, в чем соль этого фото? — спросила Айя и сразу же ответила: — В том, что это руки одного и того же человека.

— Да неужели… — пробормотал Леон, мгновенно покрывшись испариной: значит, не ошибся.

— Ну да! Постой, покажу исходник… Я ведь работала над снимком: отсекла ему руки. Вообще, это была впечатляющая встреча, знаешь… Ну где же эта чертова папка… А, вот!

Она щелкнула, погнала по экрану множество крошечных заплаток — как стаю пестрых рыбок в расщелине рифа. Чуть замедлила их бег, удовлетворенно произнесла:

— Вот она. Поймала…

Леон молча впился глазами в фотографию.

Конечно, она разительно отличалась от того окончательного «рассказа», который из пойманного мгновения уже перешел в область искусства. Но ценность этой фотографии была в другом: в дате. Снимок был сделан за день до убийства Адиля.

Живой, обходительный антиквар, взвешивая на ладонях, демонстрировал некоему импозантному господину (а тот заинтересованно слушал) две одинаковые серебряные монеты. Адиль любил этот фокус: вначале объяснить, как отличить фальшивую монету от подлинной, а после непременно уточнить, лукаво прищурив глаз, что в наше время фальшивая стоит дороже подлинной, будучи раритетом подделки двухтысячелетней давности.

Выразительную сценку портила, частично заслоняя, чья-то случайная смазанная фигура: крепкая спина в джинсовой рубашке, такой же крепкий затылок.

— Теперь понятно, — легко проговорил Леон, рассматривая знакомые витрины магазина, морщинистое лицо Адиля, его хитроватую улыбку, столь идущую хитрой детской ручке. — А кто это рядом с… торговцем?

— Так это же Фридрих. — И поскольку Леон недоуменно промолчал, она укоризненно воскликнула: — Я тебе рассказывала: Фридрих, мой немецкий дядя, вернее, дед… Он как раз тогда оказался в Иерусалиме, и я его прогуливала. Он обожает эти лавочки, ювелирки, антикваров… Готов шляться по всем свалкам до второго пришествия. А в той лавке мы вообще провели чуть не полдня: даже кофе пили раза три. Роскошная лавка была! Старичок, понимаешь, и коврами торговал… А Фридрих… это ж его тема — ковры.

— Я думал… — после паузы медленно проговорил Леон, преодолевая неистовый порыв тряхнуть ее, посадить перед собой и допросить по всем правилам. — Ты, кажется, говорила, что он немец? А внешность у него… не то чтобы слишком немецкая. Что-то восточное — в глазах, в скулах.

— Ну, он же и казах, — спокойно отозвалась она. — Наполовину. Как и я.

В гуле аэропорта возникла звуковая плешь. Просто у Леона заложило уши, на мгновение он оглох от смысла этого слова, от его простого очевидного смысла, от догадки…

— Ка…за-ах? — медленно переспросил он, выпрастывая свою ладонь из-под ее руки, пытаясь унять взмыв дикой смеси ликования и отчаяния.

— Ну да, это длинная семейная история, — сказала она, словно отмахивалась от давно надоевшей чепухи. — Дед, война, немка там, в Берлине… их безумный роман. Такой телесериал, только взаправду. Ну, и родился Фридрих, который потом-потом, сто лет спустя, разыскал нас. В Казахстане…

«Разыскал нас в Казахстане…»

— …Казахстан — второе место в мире по запасам урана, и они ежегодно наращивают добычу и обогащение…

— …в девяносто шестом в печати мелькнуло, что Казахстан тайно продал Ирану три советские ядерные боеголовки…

— …Крушевич учился на отделении ядерной физики в МГУ и после диплома получил направление в Курчатов, на Семипалатинский полигон…

— Казах… — повторил Леон завороженно. И, добивая тему, спросил: — Как же ты говоришь с ним? По-английски?

Она невесело усмехнулась, дернула плечом:

— Я с ним давно уже ни по-каковски не говорю. После одного происшествия… Но вообще-то, знаешь как он чешет по-русски! Как мы с тобой. Он же учился в Москве — давно, конечно. Ну, у него и жена русская. Елена…

Вот, собственно, и все, что требовалось узнать.

Секретарша в офисе компании Иммануэля утверждала, что Андрей Крушевич говорил по-русски, называя собеседника «Казак». Девочка просто ослышалась, обозналась. Казак-Казах… Казах-Казак…