Русская канарейка. Голос

Да какая разница! От тебя требуется лишь поскорее сообщить кое-кому эту новость, пустить кое-кого по следу. Ты сделал огромное дело, и ты — частное лицо, ты — артист, конец маршрута…

Откуда же это обреченное чувство потери? А вот откуда: оказывается, хитрый лис, ты в глубине своих подлых потрохов все же надеялся удержать при себе эту свою глухую находку! Вернуться, разыскать, схватить и бежать… Вот только — где вы оба укроетесь?

Зато теперь ты здраво осознаешь, что просто обязан отвалить из ее жизни. Ты и так слишком близко подобрался к жерлу вулкана. Слышишь? Вы с ней, с твоей глухой канарейкой, сейчас на равно опасном расстоянии и от Казаха, и от конторы…

Когда Айя собралась погнать цветных рыбок дальше, Леон рукой накрыл ее ладонь.

— Погоди, — сказал он. — Мне нравится эта картинка. Так много деталей, столько… всяких диковинок. Хочется рассмотреть. Ты не могла бы мне ее подарить?

— Да ради бога, но в этой много мусора. Эта не имеет художественной ценности.

— Ну да, да: «не каждая фотография достойна стать черно-белой». А мне как раз интересен цветной мусор бытия. Я человек банальный и тоже обожаю барахло.

— Так что, перекинуть ее тебе? Давай адрес.

— Запиши сюда.

Поколебавшись, он достал из кармана флешку — такой крошечной Айя еще не видала. Она восхитилась, покрутила ее в пальцах, сказала: «Похожа на лекарственную капсулу, хочется проглотить!» (он удержался и не ответил: «Для того и сделана»), вставила в ноутбук, и… И лавка Адиля со всем добром и коллекциями антиквариата, меди, золота и серебра, с книгой о сладостном пении райских птиц, помеченной экслибрисом Дома Этингера, с закладкой-фантиком на странице смертельной опасности, с двумя разными монетами в разных руках покойного антиквара и с ценнейшей фотографией Казаха (да-да, Казаха, а не «Казака» — вот для чего старая изуверка-судьба заставила тебя сделать крюк на маленький остров, вот для чего предъявила эту девушку, вот для чего, старая сука, окунула тебя в тишь и глубину ее объятий, а сейчас отпихивает тебя от нее ногой, как шелудивого пса, поскольку отныне твое дело — десятое) — лавка Адиля вмиг перекочевала в мини-капсулу Леона, чтобы через считаные часы пуститься в свое стремительное плавание, размеченное лоцманами конторы.

— И тогда уж и другую?.. — спросила Айя. — Настоящую, а то мне обидно. — И перенесла на флешку черно-белые руки Адиля, в которых он, возможно, в последний раз держал две монеты императора Веспасиана.

* * *

— Что… пора? — чуть ли не весело спросила она, заметив его взгляд на табло рейсов.

Как она ориентируется во времени? — отрешенно подумал он, который время чувствовал селезенкой или чем-то там еще внутри. Объявлений она не слышит, часов у нее нет. Наверное, все продала за тарелку супа на чертовом райском острове. И мысленно беспомощно заметался: ей надо было купить все, все — она неодета, необута…

Объявили выход на посадку. Они выскочили из бара и направились в зал отлета, где на контроле ручной клади с пластиковыми шайками (напоминавшими банные, только дырчатыми) теснилась довольно длинная очередь.

— Так я пошла? — легко спросила она, взглядом ощупывая его лицо, его губы. Выждала секунду и сказала: — Ну… было классно, правда?

— Выучи какое-нибудь другое слово! — в тихом бешенстве на себя, на нее, бог знает на кого еще процедил он, не двигаясь.

И она с облегчением бросилась к нему, с силой обняла, толчками выдохнула в ухо:

— Спа! Си! Бо! Шейх!

Отбежала на пару шагов и сразу вернулась.

— Слушай… — неуверенно проговорила она, перетаптываясь с рюкзачком за плечами. — Не в моих правилах вешаться на шею, но, может, ты просто не догадался дать номерок телефона — иногда эсэмэску отобью?

Он покачал головой, вымученно улыбаясь.

— Нет? — пораженно уточнила она. — У тебя, у дурака, нет телефона? Ну… ну тогда мэйл? Привет-привет или что-то вроде… раз в году?

Он продолжал молча стоять, не двигаясь. Если б сейчас она подалась к нему, как минуту назад, он бы сгреб ее в охапку и бросился куда-нибудь на край света, где их не достали бы ни контора, ни Фридрих-Казах… Сердце его колотилось как бешеное, как на чертовой глубине, на исходе последнего дыхания.

— Айя-а-а… — выдавил он.