Русская книга о Марке Шагале. Том 1

Когда приходит известие о неожиданном выигрыше портным сказочной суммы, повергающее весь городок в необычайное возбуждение, внезапно, высоко на крыше одного из домов появляется фигура еврея, рыжебородого, в зеленом кафтане, с узелком за плечами, с палкой в руках. Я невольно сказал громко: «Шагал». И вдруг все стало ясно: ведь это же мир Марка Шагала. Из него вышло и творчество молодого художника-декоратора Рябичева²¹, и построения Грановского, и сопроводительная музыка композитора Пулова²². Последний, с необычайной выразительностью, воплотил ориентальные мотивы, древнееврейские образы и русские напевы в опереточных мелодиях, с трубами и литаврами.

Позже, в антракте, сидя в уборной премьера труппы, замечательного артиста Михальса²³, я узнал, что действительно Марк Шагал сыграл решающую роль в развитии всего сценического искусства Еврейского Камерного Театра, что в этом кругу его почитают как великого возбудителя и вдохновителя. В Москве есть «Дом еврейского театрального искусства»²⁴, школа этого планомерно и логически развивающегося театра, где целый зал, посвященный Шагалу, содержится как святыня.

Макс Осборн

То, что произошло, то, что живопись Шагала оказала такое влияние на сцену – отнюдь не случайность, не прихоть какого-нибудь руководителя театра, увлеченного работами художника. Здесь сказалась гораздо сильнее внутренняя необходимость. Всегда, когда личность и школа мастера действительно находят для культурного духа времени ясное и сильное выражение, – всегда этим захватывается и сцена – и только тогда она захватывается. <…> Каждый раз это была как бы проба огнем. В Германии уже много лет назад мы узнали Шагала и первоначально отшатнулись от него, смутившись своеволием его живописной изобразительности. Затем, постепенно нас захватило волшебство тех тайн, которые открывало нам его искусство – но мы не подозревали, что он сможет выдержать эту пробу огнем. Мы видели в нем только обладателя замечательной индивидуальной воли, одиноко идущего по своему собственному пути. Только теперь в России, в Москве, в этой атмосфере еврейского искусства я взволнованно постиг, как глубоко связан Шагал с почвой своей родины, с культурными пластами своей среды. Это доказывается не только объективными мотивами, проходящими через его картины. Именно особенности его фантастического проявления, его прием наряду с изображениями вещей показывать их сокровенный смысл, выросли из этих культурных пластов. Здесь произошло то, что всегда происходит, когда является крупный художник. – Один гениальный человек находит слова для того, что чувствуют бесчисленные толпы, что они смутно сознают, не имея возможности выразить. Он разомкнул им уста, и в воодушевлении последовали они за ним.

Марк Шагал, как никто другой в омолодившейся России наших дней, обладает поразительной силой превращать элементы чрезмерно богатой, неисчерпаемо глубокой художественной народной культуры в пестрые, задумчивые видения, поражающие воображение. Здесь скрещиваются два крупных комплекса: традиции славянства и традиции еврейства, при чем последнее, по крайней мере в прошлом, следует рассматривать не как часть населения, впитанную государственным целым, а как нацию в себе внутри большого союза государств. Два мира открывают этому художнику свои последние потайные пространства – два мира с тысячами мистических источников, различные по своей природе и все же соединенные загадочными связями, чужие изначала и все же в течение столетнего соседства ставшие почти родными. С таким багажом, задолго до войны, Шагал явился в Париж и, как рефлектор, вобрал в себя все излучения современных течений от Сезанна, через Анри Руссо и Пикассо до математически-экстатических отпрысков кубизма. Но как много он ни воспринял в Париже, он ничего не утратил из того, что принес с собой. То, что делает живопись Шагала такой несравненной, это, конечно, то никогда полностью необъяснимое словами смешение самобытности с рафинированным знанием последних возможностей остроумных сплетений и технических эффектов. <…>

Осборн М. Марк Шагал // Жар-Птица (Берлин). 1923. № 11. С. 13–14.

9. А. Эфрос. Шагал. 1918/1926

1