Русская книга о Марке Шагале. Том 1

В силу этого и семейная жизнь, и собственный его ребенок, и состояние его, Шагала, здоровья, – все частные мелочи его быта – пища для его творчества. Шагал не может быть абстрактным. Сами задачи ремесла: ритм, объем, фактура, – преследуются им не как самоцель, а как формы выявления его фантазии, как плоть его живописных образов. Мелочи быта своих персонажей он смакует с упорством и трудолюбием, характеризующими его любовь к ним.

Персонажи – это окружающие его предметы и, главным образом, родственники. Он их тянет с собой повсюду: в Париж, Москву, Берлин. Они его неизменный багаж, необходимые принадлежности его обихода. На интимных мистериях его родного быта, где дяди и тети, любимые бедные родственники из маленького Лиозно, окружены сиянием его любви. Главное – общая, разлитая всюду теплота, температура, атмосфера интимности, без которой творчество Шагала не заражало бы нас, не втягивало бы в свой круг.

Во всем чувствуются его родные, и родные вещи: и отцовская парикмахерская, и собственная жена, лошади и коровы – оттуда – из Витебска. Шагал любит всех и все, но свое, своих, он любит по-особенному.

– «И да простит мне Бог, если в моей характеристике я не включаю той телячьей любви, которую я вообще питаю к людям. А ведь мои родные более святые, чем кто-либо. Я так хочу», – говорит Шагал в «Записках», этих изумительных документах, которые читаешь, как записки средневекового мастера.

Нет, Шагал не только «т а к» хочет – он иначе не может.

Поэтому биографические сведения, записная книжка – все играет роль пояснителя его вещей. И перед ними не забываешь:

Он родился в Витебске. Он русский. Он еврей. Он женат. Ему «удалось» видеть Эйфелеву башню. И в Париже он своих дядей и теток из Витебска не забыл. Он и там их любит, даже еще больше. Там только они выросли в его глазах, и, когда он снова возвратился в Витебск, они раскрылись ему необъятно вечными.

В его дневнике читаем:

«Все заборчики, коровки, овцы, евреи казались мне в Витебске такими же односложными, простыми, вечными, как постройки на фресках Джиотто».

Чувствуешь, как истинная любовь все любимое видит прекрасным и вечным, замечает все мелочи, и всякая мелочь для нее полна любовного трепета; так завиток на виске любимой кажется символом необычайной важности.

И Шагал вечный любовник этих только ему по праву принадлежащих мелочей. Эти мелочи он хочет увековечить. Себя и своих родных. Характерно, как, находясь в Москве, Шагал с болью говорит:

– «Умер город. Окончен Витебский путь. Ведь это ужасно не поставить памятника до сих пор ни папе, ни Розе, ни Давиду».

Творчество Шагала – не бред фантазирующего поэта, где туманные мечты приобретают формы реальностей, а передача живой действительности, плотской, явно-осязаемой. Его холсты – психологические документы, но, благодаря своим живописным достоинствам, они становятся памятниками живописи.

Обложка книги Б. Аронсона «Марк шагал». (Берлин. 1923)

Но ни один холст Шагала не раскрывает новых возможностей формальных. Работы Шагала отличительны своим своеобразным колоритом, тональной насыщенностью, цветосилой.

Лепка краской, модуляция тонов, живописность Шагала, органично связаны и с архитектоникой вещи: уравновешенность и весовая легкость тона – логичны и обоснованы композиционно; в свою очередь композиционная замкнутость, линейная ритмичность еще больше подчеркиваются тонкостью фактурной, благородством поверхности.

Шагал не криклив в своих фактурных шумах, в разнородных комбинациях поверхностей, – а заботливо утрамбовывает отдельные части холста. При этом слитость чисто-абстрактных живописных плоскостей с реальными элементами придает им убедительную остроту. Но то, что сообщает им не временную ценность, что делает их значимость и вес осязаемыми для всякого, доступными даже для профанов, – это та атмосфера, тот жар убедительности, горячности, которые, благодаря своим живописным достоинствам, выносятся за личное, случайное и заставляют интересы его, Шагала, и, пожалуй, интересы его родственников воспринимать в аспекте мировой значительности.

И они так воспринимаются, облюбованные мелочи его холстов, характерные штришки его любимых предметов, трепещущие следами его прикосновений, смакуемые им пунктики, точечки, крестики, звездочки, завитушки, пуговки, шарики, характерные надписи, буквы, заборчики, окошечки, лампочки, подсвечники, козлята, крыши, трубы, лестницы, уборные, мочащиеся мальчики, совокупляющиеся животные, кошки, танцующие человечки – излюбленные мелочи, кусочки подробностей, возведенные в монумент, – они воспринимаются сущностью Шагала. Шагаловское местечко это: заборчик, где каждая дощечка обконтурена и покрыта едва заметным слоем белил, домик, расфактуренный наполовину миниатюрными кирпичиками, домики с крошечной трубой, а на «здании» этом маленькие пунктики – оконца с занавесочками, крошечные деревца. Вспоминаешь Менделе Мохер Сфорим, которому местечко казалось небольшим мусорным ящиком, заваленным разноцветными бумажками.